будет не так странно, если я попрошу тебя остаться, — усмехнулась Мадлен в привычно дразнящей манере, а затем прильнула ко мне, сплетая наши губы в жарком, как это лето, поцелуе. Тонкие, прохладные пальцы прошлись вверх по торсу, плечам, остановились на шее. Мадлен привстала на носочки, вкладывая в этот поцелуй все, что сдерживала до этого, все, чего боялась и от чего бежала.

Интересно, что заставило ее остановиться в этом вечном кругу бегства? Остановилась ли она?

Но я не успел об этом задуматься — девушка легко нажала на дверную ручку, впуская нас в темный просторный номер. Вопреки одиночеству, в котором мы оказались, движения не стали раскованнее или развязнее, скорее, напоминали неспешное, мягкое изучение. Ладони проходились по плавным изгибам, осторожно сжимая бедра, поднимали ткань платья, а затем обратно ее опускали, не переходя за грань дозволенного.

Мадлен опустила пальцы на верхние пуговицы моей рубашки, затем помедлила, нерешительно отстранившись и устремив взгляд куда-то вниз.

Я обхватил ее ладони своими, вынуждая посмотреть вверх. На секунду ее лицо озарилось странной надеждой, доверием, которого я никогда в ней не замечал, но все равно спросил:

— Ты все еще хочешь, чтобы я остался?

— Да, — улыбнулась девушка, — это всегда «да», Дэмиан, — проговорила она, так, будто это ничего не значило, а у меня запнулось сердце. Я не нашел ничего лучше, чем поцеловать ее. Так, как она поцеловала меня в клубе несколько часов назад, словно боялась, что я исчезну, но при этом до жути сильно этого хотела.

Наша встреча все изменила. Снова.

И теперь нам ничего не мешало. Ни мысли, ни страхи. Существовали только мы, неспешно изучающие друг друга, так, будто видели в первый раз. И неважно, что наша история насчитывала столько чувств, что ни один писатель не смог бы их передать.

Мадлен легонько подтолкнула меня к кровати. Я шагнул назад, вглубь номера, утягивая девушку за собой. Она казалась до боли прекрасной в полутемной комнате. Черт возьми, все вокруг походило на сон. На чертовски шикарный сон. И если это так, то я бы не хотел просыпаться.

— Как долго еще мы будем притворяться? — голосом, срывающимся на шепот, спросила девушка, вглядываясь в мои глаза, будто искала там ответы. — Мы видели друг друга в худшие времена, Дэмиан, чего ты боишься? — я не ответил, только сократил расстояние между нами и, не сдержавшись, снова поцеловал. Призраки всегда умели уходить, и я боялся, что Мадлен исчезнет прямо из моих рук. Конечно, я бы не стал мешать, лишь надеялся, что она сама захочет остаться. Наверное, это и было ответом на ее вопрос, но вслух эти слова не прозвучали.

Мадлен вздрогнула, когда мои пальцы прошлись вверх по прохладной коже плеч, остановились на бретельках шелкового платья, потянули их вниз. Девушка повела плечами, высвободила руки, так что платье просто скользнуло вниз, огладив тонкую фигурку шелком, блестящим даже в темноте. А затем она все же принялась за пуговицы на моей рубашке, возрождая из глубин души огонь. Тот, в котором мы раз за разом сгорали. Он никуда не делся спустя столько лет и сейчас разгорался только сильнее.

Рубашка улетела в сторону, взгляд Мадлен поднялся снизу вверх, размазанно прошелся по лицу, скользнул на тату на плече, которое девушка с особым интересом рассматривала, а затем повторяла узор мучительно медленно. А я не смел торопить. И вроде бы мы знали друг друга так давно и так сложно, но в то же время вели себя как незнакомцы, которые только начали раскрывать мимолетные тайны под покровом темноты.

Я опустил руки на тонкую талию, Мадлен охнула, впечатавшись в меня. На губах нарисовалась усмешка, когда она толкнула меня к кровати и устроилась сверху. Мы целовались так, будто это наш первый раз, со всей страстностью, отдачей и огромным желанием удовольствия, и не эгоистичного и быстрого, а томного, медленного наслаждения, которое мы делили между собой.

И сейчас здесь, в темном, прохладном номере отеля, за стенами которого бушевала вечерняя жара, все становилось правильно.

Я подхватил Мадлен под бедра, опуская на кровать, и навис сверху, рассматривая аккуратную грудь, небольшой рисунок из родинок на ребрах, кружевное белье, которое тут же оказалось смято где-то на другом конце кровати. Ладони повторяли каждый изгиб тела, вызывая маленькие мурашки на коже и взгляды из-под полуопущенных ресниц.

Горячие поцелуи прилетали везде: на бархатную кожу шеи, ключицы, грудь; чередуясь с нежными укусами, вслед за которыми прочерчивал дорожки язык, и если бы мне было стыдно за ее возбуждение, то в качестве извинения, но на самом деле ради удовольствия. И поцелуи спускались все ниже, прикосновения становились развязнее: ладони сжимали грудь, игрались с сосками, проводили линии по животу, талии, аккуратные пальцы Мадлен путались в моих волосах, цепляли выровненные простыни, беззастенчиво сминая их в нетерпении.

Это было наслаждением — дарить наслаждение ей, наблюдать за подрагивающими ресницами, за тем, как грудь то опускалась, то поднималась, выдавая частое дыхание, смотреть на то, как Мадлен кусала губы, а затем облизывала — хотелось повторить все то же самое, и я не стал себе в этом отказывать, сорвав еще один нетерпеливый поцелуй, выбивший воздух из легких. Так же, как и не стал отказывать себе в том, чтобы снова прочертить дорожку из поцелуев и нежных укусов к животу, спуститься ниже, останавливаясь прямо между ее ног.

Девушка приподнялась на локтях, разглядывая представшую картину. Должно быть, Мадлен понравилось то, что она увидела, потому как на ее лице расцвела ухмылка, которую мне впервые захотелось стереть. Что я и сделал, склонившись вниз, провел языком по влажным складкам. Мадлен дернулась, рухнула обратно на кровать, прикусив ребро ладони, чтобы сдержать стон, но затем все равно едва слышно закричала — это возбуждало сильнее любого обнаженного тела и горячего дыхания.

Ее пальцы снова запутались в моих волосах, направляя, помогая довести до грани, за которой уже ничего не важно.

Она извивалась, стонала, подмахивала бедрами, сжимала волосы, а я целовал, слегка прикусывал, затем проходился языком, обводя каждый миллиметр нежной кожи. До безумия сильно хотелось утолить эту жажду, снова почувствовать себя так, как я чувствовал себя только рядом с ней. Но вместо этого продолжал доставлять удовольствие Мадлен, сжимая одной рукой красивую грудь, а пальцами другой медленно входя в нее. Это походило на пытку, ею и было — Мадлен сходила с ума, кутаясь в наслаждение, а мое возбуждение доходило до такой степени, что ощущалось почти болезненным. До тех пор, пока стоны не стали громче, пока напряжение