Гениальность этого, по словам итальянца, заключалась в простоте. Он назвал страх тем, чем он был, признал его существование, а затем просто позволил ему быть. Это лишило Мару силы, которая в любом случае была иллюзией. В конце концов Маре стало скучно, и он исчез.

До сих пор я не вспоминал эту историю. Забавно, но мне нужно было оказаться в Испании, чтобы оценить то, что я узнал в Индии.

«Я вижу тебя, Мара, – шепчу я. – Я вижу тебя».

Затем я взваливаю свой рюкзак на плечи, затягиваю лямки, застегиваю поясной ремень.

Двадцать пять столетий назад Лао-цзы сказал: «Самое длинное путешествие начинается с одного шага».

Мое начинается на мощеной дороге возле монастыря в горах на севере Испании. Она сворачивает к лесной тропинке, где желтая стрелка указывает в сторону зарослей. Высокие тонкие деревья с белыми стволами тянутся друг к другу, образуя тенистый навес из зелени. Я иду медленно, в непривычном темпе, держа карту в руке, ища стрелки. Звук, производимый моими ботинками на песчаной тропе, теряется в холмах.

В течение часа я никого не встречаю. Неудивительно, учитывая, что к тому времени, как я проснулся, все давно уже ушли. И все же это прекрасно: солнечное утро, прохладный ветерок, запах папоротников и буков, шевеление лямок на плечах, плеск воды в бутылке в моем рюкзаке, разум спокоен, тело движется.

Тропинка идет по лесу до самой деревни Бургете. Затем я оказываюсь на мощеной дороге, вдоль которой выстроились дома с побеленными стенами и ярко-красными ставнями. Два паломника из Ронсесвальеса отдыхают на скамейке через дорогу, их рюкзаки стоят на тротуаре. На шее у них болтаются раковины морских гребешков – символ Камино. Древние паломники носили их с собой, чтобы черпать воду из ручьев и рек. Современные паломники используют их в качестве отличительного знака. Мы машем друг другу, но я к ним не присоединяюсь. Я хочу наверстать упущенное из-за своего позднего старта время и догнать Лоика.

Желтая стрелка на тротуаре указывает в сторону от дороги и вниз по земляной пешеходной тропинке. Небо теперь светло-серое, а облака стали темнее и ближе. Земля на тропе, ведущей в буковый лес, становится мягче. Я снова остаюсь один, пока не слышу гула машин за деревьями, похожего на шум далекого водопада. Вскоре тропинка пересекает мощеную дорогу, на другой стороне которой показывается Лоик, фотографирующий статую Ронсесвальесской Девы.

Он машет мне рукой. Мы подходим к просвету между деревьями, ставим наши рюкзаки на землю, и, как и тогда в автобусе, он достает фрукты и сыр на обед. Этот человек – ходячая корзина для пикника. В отличие от вчерашнего дня, сегодня он вялый, вероятно, с похмелья. Да и я не лучше. Так что мы едим в тишине.

Потом мы лежим на траве и смотрим, как солнце пробивается сквозь облака, пока оно согревает наши лица. Лениво стрекочет сверчок. Не так уж и плохо на этом Камино. Пара новых друзей, легкие пешие прогулки, сиеста – и через семь дней возвращение домой.

«Послушай, Лоик».

«Oui?» [16]

«Насчет вчерашнего разговора о волшебстве. Небольшой вопрос».

«Слушаю».

«Туман расступается перед Шангри-Ла, это я понимаю. Хорошая метафора. Но падение с обрыва – что в этом хорошего?»

Он смеется. «На самом деле, mon ami [17], это самое лучшее. У тебя вырастают крылья».

У этого человека есть ответ на все.

«Слушай внимательно, – говорит он, – это очень важный момент. Ты стоишь на краю обрыва и ждешь, пока у тебя отрастут крылья, прежде чем прыгнуть». Он садится лицом ко мне. «Но жизнь хочет, чтобы ты сначала прыгнул, а потом у тебя вырастут крылья. Будь уверен – они тут же отрастут».

Он поднимает ладонь, затем быстро опускает ее. На лице улыбка.

«Потому что, ну… внизу земля».

«Что-то вроде веры?»

«Так устроена жизнь, – он пожимает плечами. – Я не знаю почему».

«То есть в любом случае, – говорю я, – будь то обрыв или Шангри-Ла, это…»

«Волшебство».

Он замолкает. Над нами плывут облака. Шелестят листья.

«Ты сегодня какой-то молчаливый», – говорю я.

«Ну, сегодня мой день рождения».

«Ух ты! С днем рождения!»

«Моим желанием сегодня было предаться созерцанию, находясь на Камино».

Мне следовало понять это раньше. Путешествия учат вас понимать, когда кто-то хочет, чтобы его оставили в покое. Если, конечно, вы не я. Я сажусь и тянусь за своим рюкзаком. Он выглядит благодарным.

«Ты будешь праздновать вечером?»

«В моем возрасте праздновать не сильно хочется».

«Что ж, созерцание – это своего рода празднование».

Он кажется довольным. Лучше всего на этом и остановиться.

«Дар зрелого возраста, – говорит он. – Ты осознаешь свое собственное лицемерие. Это помогает тебе прощать других. Но ты должен простить и себя тоже. Это не всегда просто».

Я ловлю себя на том, что хмурюсь. Он улыбается, слегка смущенный.

«À bientôt [18], – говорит он, протягивая мне персик. – На дорожку».

«С днем рождения, дружище».

Возвращаясь в лес, тропа сужается, шум машин затихает, а полог становится плотнее. Далеко за деревьями местность резко переходит в долину, пересеченную белыми песчаными дорогами.

Я просовываю большие пальцы за лямки на груди и тяну рюкзак вперед, облегчая нагрузку на плечи. Вчера вечером в ресторане, когда пьяные паломники начали делиться причинами своего нахождения здесь, мне показалось, что всех их что-то гнетет. Да и что здесь делать людям, которые всем довольны?

Тропа начинает петлять, затем поднимается вверх под крутым углом. Острые камни – некоторые размером с кирпич, другие похожи на валуны – торчат из земли. Облака медленно закрывают солнце. Ветер проносится сквозь ветви, заставляя сосны дрожать. На гребне холма я поскальзываюсь на покрытом мхом камне и едва успеваю ухватиться за куст, чтобы не скатиться вниз по склону.

Чуть ниже виднеется стройная фигура в синих шортах, белой футболке и со светло-голубым рюкзаком за плечами. Но мое внимание привлекает не внешность паломницы, а то, как она спускается с холма. Пока я скольжу и цепляюсь за камни, она спускается вниз, как будто их вовсе не существует. Торопясь наверстать упущенное, я снова падаю, на этот раз жестко приземляясь на спину, так что мой рюкзак оказывается подо мной.

Какое-то мгновение я лежу на земле, задаваясь вопросом, что я здесь делаю, куда катится моя жизнь, почему я не отдыхаю где-нибудь на прекрасном теплом пляже, почему, ну почему я должен быть собой и творить все это безумие? Через пару минут я ощупываю себя. Несколько царапин,