Шрифт:
Закладка:
«Ты не должен жить один, – говорит она. – Тебе нужна женщина, которая заботилась бы о тебе».
«У меня все нормально. Я могу позаботиться о себе».
«Это просто этап жизни, бета, ты перерастешь его».
Ее муж отрывает глаза от своей газеты. «Я помещу для тебя брачное объявление в газете».
«Брачное объявление?»
«Вот увидишь, такого славного мальчика, американца, просто завалят предложениями».
Это означает, что люди увидят во мне ходячую говорящую грин-карту.
«И к тому же врача», – говорит он.
«Я не врач. Я просто подумываю пойти учиться в медицинскую школу».
«Не о чем беспокоиться, – кивает он. – Врач – звучит хорошо».
Теперь я – грин-карта со знаком доллара на ней.
«Что это будет за свадьба, – тетя потирает руки, звеня браслетами. – Мы купим красивые сари для твоей жены, мы будем танцевать в твоем бхарате [7]».
«Я еду домой», – говорю я.
Тишина.
«С остановкой в Европе», – добавляю я.
«Яар [8], Амит, к чему такая спешка? Просто подожди и посмотри, какие предложения ты получишь».
«Я собираюсь совершить паломничество в Испании».
Длинная пауза. Муж кашляет.
«Паломничество?»
«Тебе следует остаться в Индии, – говорит тетя. – У нас больше маршрутов для паломничества, чем людей».
«Я уже купил билет».
Она машет своему мужу. «Вразуми мальчика».
Он прочищает горло, перелистывает страницу.
«А что твоя мать об этом думает?»
«Волнуется, как всегда. Я полечу домой через неделю».
Тетя качает головой.
«Если и дальше так пойдет, кто знает, что может случиться?»
Монастырь
Автобус до монастыря отправляется во второй половине дня. Я сижу возле задней двери и смотрю в окно, как дорога петляет среди холмов, поросших буковыми лесами. Школьники выходят на каждой остановке и бегут к домам с белыми стенами, покатыми крышами из красной черепицы и черными балконами из кованого железа, заставленными цветочными горшками. Вскоре деревни редеют, и автобус почти пустеет.
Я пытаюсь делать заметки в своем дневнике, но не могу сосредоточиться. Я достаю карту, раскладываю ее у себя на коленях и ручкой рисую на ней маршрут паломничества. Линия начинается в Ронсесвальесе – в монастыре, который находится недалеко от франко-испанской границы, тянущейся вдоль Пиренеев. Затем она стремится на запад по открытой местности, усеянной маленькими городками, а иногда проходит и через города с такими названиями, как Памплона, Эстелья, Логроньо, Бургос, Леон и, наконец, Сантьяго-де-Компостела. Длина маршрута составляет около 780 километров. Больше пятисот миль. Гораздо длиннее, чем предполагал мой итальянский друг.
Уж не спятил ли я? Я пытаюсь вспомнить последние три месяца, но образы расплываются: горы, реки, пепел. Я не уверен, что во всем этом вообще был хоть какой-то смысл. Сейчас передо мной лежит паломнический маршрут одиннадцатого века по Испании.
«Паломничество?» – бормочу я, качая головой. Мне почти хочется рассмеяться.
В основе маршрута лежит история святого Иакова – одного из апостолов Христа, который известен в Испании как Сантьяго и который был обезглавлен царем Иродом и похоронен своими учениками на северо-западе Испании. Могила была забыта на века, пока пастух-отшельник не последовал за звездой на ночном небе и не обнаружил ее. Это место стало известно как Компостела – «поле звезды».
Автобус подскакивает на ухабе, и меня бросает к окну. Солнце скрыто холмами, и за первой полосой деревьев в лесу темно. Дорога идет в гору. Ветерок, со свистом врывающийся в противоположное окно, становится прохладнее.
Когда мавры захватили Испанию, христианам понадобился некий персонаж, вокруг которого можно было сплотиться. Отовсюду приходили вести, что по всей Испании Сантьяго появляется на белом коне и убивает захватчиков. Легенда росла и крепла. Над его могилой воздвигли собор, и паломники стали стекаться в него со всей Европы. Путешествие называлось Эль Камино де Сантьяго – дорога к Сантьяго.
На протяжении почти тысячи лет паломники шли к собору пешком. Но это было столетия назад. Насколько я знаю, традиция угасла и я могу оказаться одним из немногих на этом давно забытом пути.
«Pardon» [9], – произносит мужской голос с сильным французским акцентом.
За окном я вижу белые стволы деревьев, их подножья скрыты папоротниками, а ветви образуют арку над автобусом.
Тот же голос. «Ты паломник?»
Этот вопрос привлекает мое внимание. Человек сидит на длинном заднем сиденье. Лет пятидесяти, худощавый и красивый, с седеющими волосами, темными густыми бровями и белой щетиной на загорелом лице. Он засовывает руки в карманы выцветших шорт и улыбается.
«Где ты выходишь?»
«На последней остановке, – говорю я. – У монастыря Ронсесвальес».
Он наклоняется вперед и пожимает мне руку. У него сильная, спокойная хватка.
«Мы оба паломники. Я Лоик».
«Амит, – говорю я. – Хотя я не думаю, что подхожу под категорию паломника».
Мои слова заставляют его рассмеяться. «Это не так уж и важно. Если ты идешь по Камино, ты паломник».
Автобус замедляет ход, затем останавливается возле какого-то дома. Его стены увиты виноградными лозами, а в сад ведут красные ворота. Один человек выходит, и мы остаемся единственными пассажирами. Автобус снова трогается в путь.
«Как у тебя дела с испанским?» – спрашивает Лоик.
«Pobre [10], – говорю я. – Один год в колледже целую вечность назад».
«Еще одна не очень серьезная проблема, – отвечает он. – А что насчет французского?»
«Отсутствует».
Озорная ухмылка. «А вот это, пожалуй, действительно серьезная проблема».
Помимо моей воли у меня вырывается смешок. Он лезет в белую хозяйственную сумку и достает чоризо, jamón serrano [11], сыр и хлеб, раскладывая их на сиденье. У меня урчит в животе. Он наполняет едой две бумажные тарелки и протягивает одну мне.
«Ешь, – говорит он. – Если только ты не предпочитаешь быть аскетом».
Я благодарю его, а затем спокойно ем. Деревень больше не встречается: на дороге видны только тени деревьев, слегка качаемых ветром. Иногда сквозь деревья я замечаю пастбища с пасущимся скотом, а один раз – поле, усеянное рядами подсолнухов.
Моя мать любит подсолнухи. Я позвонил ей с автовокзала в Барселоне и изложил подкорректированную версию своих планов.
«Я приобрету групповой тур», – сказал я. Так гораздо проще, чем объяснять ей про затею с паломничеством, которую я сам едва понимал.
«Амит, ты ненавидишь групповые туры».
«Всего лишь одна неделя, мам».
Она вздохнула. «Все равно ты сделаешь по-своему. Ты такой же, как я».
Я думаю, что она начинает привыкать к моим выходкам.
