— Чего делать будем? — прервал его Олег Кислов и решил:

— Давай по адресам. Если не найдем, придется подаваться к Аркадию, пусть сам думает.

Около дома Михаила Павловича его машины тоже не было. Ворона начал нервничать, выезжая со двора, чуть было не врезался в столб и долго матерился, поминая недобрыми словами Котенева и всю его родню до седьмого колена. Кислов вжался в сиденье и думал, что они скажут Аркадию — вдруг проклятый миллионер-подпольщик решил удариться в бега или, того хуже, сумел незамеченным проскользнуть в милицию? Денежки у него есть, это точно, и денежки немалые — редко у кого дома тысячи лежат. Когда пришли они к нему под видом обыска, сначала было не по себе: вдруг все догадки Лыкова просто бред и Ворона навел не туда? Но ушли не с пустыми руками. Правда Аркадий без устали твердит, что взяли сущую мелочь, что должен быть у друзей-мафиози свой казначей — либо Рафаил, либо толстый Лушин. Может, оно и так, может, плохо искали у Котенева — опыта-то, нет. Но куда он, проклятый, сегодня запропал?

Во дворе Лушина опять не увидели машины Михаила Павловича, и тут уже нервная дрожь начала бить и Кислова — неужели влипли?! Торопливо погнали к дому Хомчика и, не обнаружив и там, поехали к Татьяне Ставич. Только увидев около ее подъезда знакомый «жигуленок», позволили себе расслабиться.

— Фу, — вытирая потный лоб, вымученно улыбнулся Олег. — Пронесло на сегодня. Мотаем отсюда. До утра он не выберется.

— Почему? — Ворона прикуривал, от волнения ломая сиички.

— Разве от такой бабы быстро уходят? Ты ее видел?..

* * *

Сколько сразу навалилось забот! Первое — где в мизерной по площади квартире надежно спрятать пистолет? Раньше Аркадий об этом не задумывался — прятать было нечего.

Куда же деть оружие? Под ванной может поржаветь, а машинка и так далеко не новая; в трубу, за решетку вентиляции, — не пролезает; пол не поднимешь — это тебе не паркет в старых домах, тут везде линолеум. Помыкавшись, он решил сунуть парабеллум в диван, предварительно завернув его в тряпки и клеенку.

Второе — куда девать деньги? Взятое у Котенева Аркадий разделил: Кислову были выданы облигации, чтобы он обменял их в разных сбербанках на наличные; Жедю отданы золотые побрякушки, а деньги Лыков взял себе. Их оказалось много, столько в руках Аркадия никогда еще не бывало. Сначала он хотел спрятать их между листов книг, стоящих на полках, но сообразил, что его книг не хватит, чтобы рассовать по ним все купюры. Поколебавшись, сунул толстую пачку в телевизор, сняв с него заднюю крышку панели и потом аккуратно поставив ее на место. Эти заботы как-то отогнали беспокойство и страх, поселившиеся в душе после посещения квартиры Михаила Павловича.

Сначала, когда поехали к подпольному миллионеру, Аркадий нервничал — все время казалось, что Жедь не так надел милицейскую форму, которую он где-то раздобыл; потом чудилось, что двери не откроют, а если и откроют, то могут позвать соседей или усомниться в подлинности ордера на обыск, который достал тот же вездесущий Жедь. Хотя, какой там ордер — приличная фальшивка. И всю дорогу мешал непривычный пистолет: хотелось его переложить, перепрятать, чтобы не врезался то рукоятью, то стволом в разгоряченное, потное тело. Для себя Аркадий твердо решил не отступать — если что не так пойдет, то забыть про ордер и фальшивые удостоверения, а доставать оружие и требовать деньги. Но обошлось. А теперь отчего-то страшно — вдруг Михаил Павлович надумает заявить?

Лыков старался успокоить себя тем, что побоится Котенев обращаться в милицию или прокуратуру, чтобы не «засветиться». Чего волноваться, если ты пошел ва-банк в непростой игре за собственное благополучие — теперь выгрызай его зубами, дорогой Аркашка, не зря же твое имя означает, в переводе с греческого, «счастливый»…

Спал Лыков плохо. Мучили липкие кошмары, в которых Котенев вдруг оказывался не вялым и покорным, как у него на квартире, а совсем другим: хитрым, неуловимым, злобным и очень сильным. Просыпаясь, Аркадий вытирал выступивший на лбу пот, шлепал босыми ногами на кухню и жадно пил холодную воду, надолго прилипая губами к водопроводному крану. Не чувствуя облегчения, отрывался и снова заваливался на диван, с нетерпением ожидая — пожалуй, впервые в жизни — рассвета и звонка будильника, когда надо будет снова встать, одеться, выйти из дома и чем-то заняться среди людей…

Утро пришло яркое, солнечное, завтрак туриста из баночки показался весьма аппетитным, и Аркадий повеселел. Наскоро побрившись и, по укоренившейся привычке, прочтя вчерашнюю газету в туалете, он отправился на работу.

В отделе словно ничего и никогда не могло измениться — те же лица, надоевшие кипятильнички и бутерброды, шахматная доска, утренняя сигарета и болтовня о мелких новостях.

— Посмотришь программку? — заискивающе попросил Суздальцев, подсовывая Лыкову свою работу. Аркадий взял. Как он и ожидал, Суздальцев опять вовсю халтурил, не желая напрягать мозги и надеясь выкрутиться с чужой помощью. Но работать за него Аркадий не был намерен.

— Вот тут напортачил, — найдя ошибку, он ткнул пальцем в программку и вернул ее.

— Да бросьте вы эту программку, мужики. Слыхали новость? — спросил Никифоров.

— Какую? — сразу же отложил работу Суздальцев.

— Оперативники к нам приехали!

Аркадий хотел спросить, откуда это известно Никифорову, но почувствовал, что не может вымолвить ни слова — в горле словно застрял шершавый ком.

— Да? — живо заинтересовался Суздальцев. — А откуда?

— Думаю, с Петровки, — наслаждаясь произведенным эффектом, солидно пояснил Никифоров, которого Лыкову захотелось обозвать скотиной и треснуть по голове чем-нибудь тяжелым.

— Зачем? — наконец обрел он дар речи.

— Вот в этом-то, братцы мои, вся штука, — важно сощурился Никифоров. — Завхоза нашего привлекают.

— Куда привлекают? — не понял Суздальцев.

— К уголовной ответственности. Проворовался, голубчик. Попарится теперь в тюряге, зато, наверное, есть, что вспомнить.

— Откуда ты знаешь? — подходя к окну и прикуривая, спросил Лыков.

— Афанасий жаловался в коридоре секретарю парткома, — наслаждаясь всеобщим вниманием, рассказывал Никифоров. — Я на «палубу» в туалет пошел: там поприличнее и бумагу дают для начальства, а они как раз около дверей остановились. Я поздоровался — и шмыг внутрь, но сам за дверью притих и слушаю. Секретарь вещал, что наш завхоз большие денежки спер. И куда ему, старому хрычу?

— У него трое детей, — вставил Суздальцев. — Может, для них старался? А то бывает, седина в бороду, а бес в ребро?..

— Думаешь, для детей? Афанасий толковал, что с моральным обликом слабовато не только у завхоза, — весело осклабился Никифоров.

— Кто