в этой части леса была более густой, и им приходилось несколько раз отклоняться от маршрута, чтобы не застрять в зарослях кустарника или не увязнуть в грязи. Дубы перемешались с густо растущей ольхой, образуя компактную и гнетущую массу. Когда они прошли две трети пути, темнота окутала их еще сильнее.

– Я должен был проводить с ней больше времени…

– Дамьен, не нужно себя корить.

– «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?»

– Что?

– Это стихотворение. Мелани должна была его рассказывать на уроке в тот день, когда пропала. Я проверял, как она его выучила, но она никак не могла запомнить последние строки. Я посоветовал ей рассказывать его снова и снова, проникнуться им, ощутить влажность леса, услышать призрачный голос Лесного царя… Я так и вижу нас обоих, сидящих на диване в гостиной с этим стихотворением на коленях. Мне кажется, что это было в последний раз, когда я ее обнимал, ведь на следующее утро я уехал в Париж. Не слегка приобнимал мимоходом, нет, а прижимал к себе, как в детстве, когда она пряталась у меня на груди при малейшем разочаровании или страхе. Я тоже выучил это стихотворение, чтобы показать ей, что это возможно, чтобы она никогда не теряла надежду. Но я должен был проводить с ней больше времени…

– Дамьен, ты замечательный отец, разве ты мог себе представить, что однажды… Дамьен?

В ту секунду, когда его лучший друг замер на месте, он все понял. Для этого ему не нужно было слышать его крики. Для этого ему не нужно было видеть, как он падает на колени. Воздух вдруг стал разреженным до такой степени, что комиссар, в свою очередь, пошатнулся. Он закрыл глаза, чтобы попытаться удержать равновесие. Когда он их снова открыл, то заметил, что естественные краски куда-то исчезли, спрятавшись в неизвестном месте, и вместо зеленого, коричневого и других многочисленных оттенков леса остался лишь светло-серый, похожий на пепел, которым кто-то старательно посыпал этот умирающий мир. Он перевел взгляд на водную гладь пруда. Там, в нескольких метрах от них, у самого берега лежало обнаженное тело Мелани, которое луна и ее неприветливый свет окрасили в белый фосфоресцирующий цвет. Ее грудь выступала из воды, одна рука была протянута в их сторону, словно девочка потратила последние силы, пытаясь покинуть пруд и подойти к ним.

Патрис медленно приблизился, не замечая своих слез и охватившего его ужаса. Тем не менее он не смог сдержать жестокого спазма, который согнул его пополам, и он, в свою очередь, опустился на землю, сев напротив трупа.

Воспоминания о Мелани нахлынули волной, парализуя его.

Первый раз, когда он увидел ее в роддоме.

Первый раз, когда она назвала его по имени.

Ее дни рождения.

Ее улыбки.

Как она называла его дядюшкой, даже не задумываясь о том, что между ними нет никаких родственных связей.

Как она ждала в комиссариате, пока отец закончит свою работу. Она садилась в его кабинете и делала вид, что отвечает на срочные сообщения, отослав свою воображаемую команду на место преступления и раздавая указания.

Мелани.

– О, господи, – выдохнул Патрис, глядя на тело девочки.

Ее полупрозрачная кожа была покрыта многочисленными ранами, судя по всему, оставленными падальщиками. Лицо было повернуто к земле. Длинные липкие волосы, похожие на водоросли, свисали с головы.

Он с трудом поднялся, снял свое пальто и укрыл им девочку, затем, шатаясь, подошел к Дамьену.

– Мне… мне так жаль… Да… Дамьен… Нужно сообщить… в участок… Оставайся здесь, я сейчас вернусь…

Патрис побежал к машине, чтобы передать о находке по рации.

Рыдания мешали ему говорить. Он с трудом произнес эту правду, в которую часть его отказывалась верить.

Мелани.

Дежурный офицер его выслушал и записал дрожащей рукой содержание вызова. Когда он попросил комиссара сообщить о времени обнаружения трупа, Патрис взглянул на часы, в то время как дождь неистово хлестал по деревьям навсегда проклятого леса.

На них было 20 часов 37 минут.

4

В аудитории не раздавалось ни звука, не было видно ни одной поднятой руки.

Студенты молча ждали продолжения, и профессор с грустью произнес:

– Это и есть подлинная история. Как вы уже поняли, она является истинной причиной создания «убежища Сандрины».

Через несколько дней после похорон Дамьен впал в глубокую депрессию. Он попытался покончить с собой, изрезав себе левое запястье, то самое левое запястье… Его поместили в специализированное учреждение в ожидании, пока пройдет время, необходимое для притупления боли утраты. Именно в этом учреждении, в четырех стенах своей палаты, которую он отказывался покидать, он создал себе убежище от своей скорби. Отец Мелани оставался там целый год.

Затем однажды утром, когда к нему пришел психиатр, он поведал ему историю Сандрины в том виде, в каком я рассказал ее вам.

Он вспомнил о рисунках дочери в ее спальне, среди которых был рисунок острова, который я вам показал.

О стихотворении, которое они вместе учили.

О красных кроссовках, купленных после долгого ожидания.

О песне межвоенного периода, которая ей так нравилась.

О ее друзьях, присутствовавших на ее последнем дне рождения, которых она сфотографировала.

О непростых отношениях матери Линды со своей дочерью, об отце, которого его жена никогда не знала.

Об упреках, которые она бросила ему в лицо, когда Мелани исчезла.

Об этом странном ощущении, что его жена обращается не только к нему, а также к призраку собственного отца, называя его недостойным отцом, как, должно быть, ее мать много лет назад называла своего мужа, копируя таким образом ее поведение, как Сандрина копировала поведение своего палача…

Многие другие детали превратились в кирпичики, из которых постепенно сложилось его убежище.

Именно в этот момент директор больницы, мой старый знакомый, попросил меня посмотреть этого пациента. Я потратил несколько лет, чтобы отделить правду от лжи, найти биографические совпадения, отбросить вымысел и различить вехи. Я объяснил Дамьену, как строятся убежища, чтобы сделать их для него более реальными и понятными, не сомневаясь ни на секунду, что мои комментарии станут очередными кирпичиками, которые он встроит в свою утопию. Я очень хотел его вылечить, помочь ему принять скорбь, вытащить его из этого убежища.

– Вам это удалось?

– Нет, молодой человек, я потерпел неудачу. Дамьен, несмотря на тридцать шесть лет, отделяющие нас от этого трагического события, по-прежнему находится в своем убежище. И я думаю, что ему там лучше.

– Ужасная история.

– Согласен. Но улыбки, скрывающие правду, ничем не лучше. Конечно, они менее трагичны, но тоже таят в себе часть