Вероника обернулась, когда ее окликнул комиссар. Он стоял в проеме двери и смотрел на нее с лицом, не выражающим никаких эмоций.

– Да, комиссар?

– Идемте со мной.

Она проследовала за ним в спальню, матрас и одеяла в которой были свалены в углу. Ящики лежали на полу, а огромный шкаф был полностью опустошен. Единственное окно в комнате было открыто, впуская прохладный свежий воздух, который, тем не менее, не заглушал запаха плесени, въевшегося в стены. Вероника заметила, как постепенно бледнеют краски, в то время как светлое небо исчезает под плотным слоем облаков. Она также отметила, что лицо Фурье тоже утратило свой нормальный цвет, и его кожа приобрела серый оттенок, равно как руки и волосы.

Ей невольно вспомнилось стихотворение Гете, особенно одна строка: «то серые ивы мерцают во тьме».

Комиссар тяжело опустился на сетку кровати. Вероника не знала этого человека, о нем Дамьен упоминал лишь вскользь, но она сразу же различила его огромную усталость, как физическую, так и моральную. До какой степени Сандрина захватила мысли этого полицейского? Сколько ночей он не спал из-за нее? И в какой круг ада она его втянула, чтобы сделать его таким обескровленным и измученным?

– Что происходит, комиссар?

– Мы… мы нашли прямые улики на чердаке хлева.

– Какие улики?

– Цепь, матрас, как в погребе. И десять пар обуви, спрятанной в чемодане, размеры от тридцать пятого до тридцать седьмого… – уточнил Фурье.

– Детская обувь…

– Криминалисты прибудут через несколько часов, они наверняка найдут доказательства, которые не оставят места для сомнений.

– А… Дамьен? Антуан сказал, что он больше не ведет это дело…. Что это значит?

– Это значит, что иногда дьявол развлекается, преследуя свою жертву через сотни километров. Вы в курсе, что у инспектора была дочь, Мелани? – устало спросил комиссар.

– Да, как и все в Вилле, я слышала эту историю.

«История, которую не рассказывают при детях, – подумала психиатр, – а шепчутся о ней в коридорах больницы, за стойкой кафе, в рыночных проходах. Передают друг другу на ушко этот всем известный секрет, как позорный приговор – недостойный отец. Уехал и предал память своей дочери. Недостойный отец».

– Вернст похищал детей, когда ездил на ярмарки домашнего скота, проходившие по всей Франции. Скорее всего, он привозил их в своем фургоне для перевозки скота, криминалисты это подтвердят, осмотрев машину. Дамьен вышел на этот след, и, разумеется, он проверил присутствие Вернста на дату исчезновения своей дочери. В тот день этот фермер был на ярмарке в тридцати километрах от Мелани…

– О, боже… Вы хотите сказать, что…

– Что мы нашли пару кроссовок, в которых была девочка в день своего похищения, – объяснил Фурье. – Красные кроссовки, с буквой «М», нарисованной несмываемым фломастером под язычком. Это Дамьен их так отметил, старый рефлекс полицейского: экипировка у нас одинаковая, вот и приходится принимать меры, чтобы не перепутать наши вещи. Поэтому я вынужден отстранить его от расследования. И поэтому я позволил вам приехать сюда. Дамьену понадобится помощь в ближайшие дни…

Комиссар встал и положил свою широкую руку на плечо Вероники. В глубине его глаз молодая женщина различила слезы, которые наверняка выльются, когда полицейский вернется домой и останется наедине с мыслями об этой трагедии. Вероника, в свою очередь, подавила боль и спрятала ее в нишу под названием «профессионализм».

– Я могу его увидеть?

– Да, следуйте за мной.

Дамьен сидел на стуле в гостиной, уставившись невидящим взглядом в окно, пейзаж за которым был почти неразличим из-за ливня. Она медленно подошла к нему, села напротив и взяла его за руку.

– Дамьен, мне так жаль…

На краю деревянного стола виднелся чемодан, наполненный обувью. Полицейские должны были упаковать его содержимое в прозрачные пластиковые пакеты для того, чтобы передать криминалистам, а также предъявить родителям для опознания. Вероника лишь мельком взглянула на него, но тут же пожалела об этом. Ей вспомнился репортаж о фашистском «окончательном решении еврейского вопроса», где показывали сложенную в виде погребальной пирамиды обувь евреев, убитых в одном концентрационном лагере.

«Нет преданнее спутницы, чем война. Когда вы с ней встречаетесь, это на всю жизнь…»

Стоящие перед Дамьеном красные кроссовки его дочери навсегда останутся неподвижными, с развязанными шнурками.

– Дамьен?

– Я искал ее несколько недель, – потухшим голосом произнес инспектор. – Везде, в лесах, на улицах, в заброшенных домах и парках… А она была здесь, на этой ферме. Я хотел убежать от своей боли, но только приблизился к ней…

– В этом нет вашей вины, вы же не знали, что этот мерзавец…

– Там, откуда я приехал, считается, что мертвые направляют живых. Что порой они воздействуют на их поведение, чтобы развлечься, или наоборот, чтобы помочь. Наверное, Мелани привела меня сюда, сделав недостойным отцом в глазах окружающих, отцом, который оставил надежду найти своего ребенка и уехал от воспоминания о ней за несколько сотен километров. Но в конечном итоге она это сделала для того, чтобы я нашел ее.

– Дамьен, может быть, нам лучше покинуть это место? Поедемте ко мне, там мы сможем поговорить. Вам не стоит оставаться одному, – посоветовала психиатр, стараясь, чтобы ее голос звучал успокаивающе.

– Я сожалею, что Вернст мертв. Я зол на Сандрину, что она убила его и не дала мне возможности сделать это моими собственными руками… Я предупреждал вас, что она рассказала не всю правду.

– Да, вы были правы, – согласилась Вероника со слабой улыбкой.

– Сейчас коллеги ищут тела. А я даже не могу им помочь.

– Я в курсе, комиссар мне все объяснил.

Инспектор внезапно осознал присутствие молодой женщины на месте преступления, куда обычно не допускались гражданские лица.

– Что вы здесь делаете, Вероника?

– Комиссар… Он попросил меня приехать, чтобы поддержать вас. Я была дома и…

Вероника вдруг вспомнила об истинной причине своего присутствия на ферме. Из-за последних событий у нее совершенно вылетела из головы эта веха, которую она обнаружила, когда погрузилась в теплую ванну. Нужно ли было сейчас об этом говорить? Не лучше ли было сосредоточить усилия на скорби, которую испытывал в данный момент мужчина, сидящий напротив нее? Или ей следовало рассказать об этом только комиссару? «Нет, – решила психиатр, чуть сильнее сжав руку полицейского, – Дамьен спускался вместе со мной в оба убежища Сандрины и заплатил за это высокую цену. Если кто-то должен услышать мою гипотезу, то только он…»

– Мне кажется, я обнаружила еще одну веху…

Во взгляде Дамьена зажглась слабая искорка жизни. Сначала Веронику удивила эта перемена, но она быстро поняла, что инспектор узнал о смерти своей дочери не только что,