Шрифт:
Закладка:
– Вот черт! А как это связано с Мелани?
– В своем первом рассказе Сандрина упоминала имена детей, находившихся в лагере. Всего их было десять, но она назвала только восемь имен. Один из них – Фабьен, парнишка с таким же именем пропал во время сельскохозяйственной выставки неподалеку отсюда, в ней тоже участвовал Вернст. А остальные имена я тебе недавно продиктовал.
– О боже… Ты думаешь, это другие жертвы маньяка? И что Мелани может быть одной из них?
– Я пока ничего не знаю, но тот факт, что этот фермер находился неподалеку от моей дочери, когда она пропала, нельзя оставить без внимания. Возможно, Мелани – одна из тех, кого не упомянула Сандрина.
– Ты говорил об этом с комиссаром?
– Как раз собираюсь это сделать. Вместе с твоей информацией набирается пять случаев, связанных с перемещениями Вернста. Это уже не совпадение… Затем я снова поеду на ферму, где жил этот человек. Если дети там были, должны остаться какие-нибудь следы.
– Ферму еще не обыскивали? – удивился Патрис.
– Не полностью, обыск провели только в доме, до построек помешал добраться дождь.
– Бог мой, Дамьен, это невероятная история… Получается, эта женщина должна была видеть детей, ведь четыре исчезновения, о которых я тебе рассказал, произошли в течение последних десяти лет!
– Я знаю, но проблема в том, что она больше ни о чем не помнит, она снова укрылась на своем острове, как будто хочет защитить себя от всего этого ужаса.
– Я могу еще что-то для тебя сделать?
– Спасибо, ты и так много сделал… и… я сожалею, что уехал.
– Мы поговорим об этом в другой раз, Дамьен. Держи меня в курсе расследования и будь осторожен.
– Обязательно.
Инспектор встал, собрал все документы по делу и направился к кабинету комиссара, куда вошел, даже не постучав.
– Есть новости.
– Новости? По поводу чего? – спросил Фурье, удивленный подобным вторжением.
– По делу о незнакомке на пляже, – уточнил Дамьен, сдерживая себя, чтобы не прокричать эти фразы и как можно скорее донести до начальника всю важность ситуации.
Тот сортировал бумаги, разбросанные по столу. В углу кабинета виднелось нагромождение папок, готовых к отправке.
– Вчера вечером вы доложили мне, что она рассказала правду и что вы в ближайшее время представите мне полный отчет! – возразил комиссар, непонимающе нахмурив брови.
– Она изменила показания.
– Это что еще за шутки? Что за черт, я ведь просил вас раскрыть это дело как можно скорее!
– Она снова вернулась на остров и больше не помнит о том, что провела много лет в заточении.
– Но что за…
– Комиссар, мне нужны все свободные люди.
– Что, простите?
Фурье удивленно округлил глаза, услышав эту просьбу. Да, он стоял во главе небольшого комиссариата, подлежащего расформированию. Да, его люди не были лучшими полицейскими в стране, скорее, просто серьезными людьми, довольными тем, что работают в одном из самых спокойных уголков Франции, вдали от сводящих друг с другом счеты банд-конкурентов и наркобизнеса крупных городов. Но комиссар умел распознать убежденность, когда она загоралась во взгляде любого полицейского. И он никогда еще не видел, чтобы в чьих-либо глазах этот огонь горел с такой решимостью.
– Появились новые сведения, – торопливо произнес инспектор. – Если они подтвердятся, дело обещает быть резонансным. И поверьте, больше никому не придет в голову закрывать наш комиссариат, если я распутаю эту историю. Но для этого мне нужны все присутствующие сегодня люди, чтобы провести обыск на ферме.
– Черт побери, Дамьен, даю вам пять минут, чтобы все мне объяснить.
Инспектор изложил все детали. Первое убежище, правда, происшествие в погребе, который он считал вторым убежищем, часы, ярмарки домашнего скота и присутствие Вернста, исчезновение Фабьена, Мелани, другие имена…
Фурье слушал полицейского внимательно, но в его пристальном взгляде сквозило сомнение. Он задал все вопросы, которые пришли ему в голову, и на каждый из них Дамьен давал ответ, возвращающий их к Вернсту и детям.
– Вы серьезно считаете, что…
– С каждой минутой я уверен в этом все больше… Нужно действовать быстро.
Фурье больше не медлил ни секунды. Он собрал весь личный состав и связался с окружным комиссаром Кана, чтобы попросить у него подкрепления и группу кинологов. Но получил отказ. Другая операция в Кальвадосе требовала присутствия собак, равно как и криминалистов.
– Черт, такое ощущение, что нас уже закрыли! – возмутился Фурье, повесив трубку. – Поехали, справимся без них.
Оба мужчины велели собравшимся полицейским следовать за ними, оставив дежурного офицера наедине со своим недоумением.
– Скоро вернемся, переводите все важные звонки на мою рацию! – все же бросил комиссар, прежде чем исчезнуть под дождем.
Когда они сели в полицейскую машину, Фурье бросил взгляд на Дамьена и произнес:
– Инспектор, даже если эта история может спасти наши задницы, я от всей души надеюсь, что вы ошибаетесь…
Полчаса спустя машины свернули на дорогу, ведущую к ферме, пронзая дождь своими синими проблесковыми маячками и разгоняя серое марево светом фар.
– Найдите следы пребывания детей в этой хибаре. Любые, добудьте мне хоть что-нибудь! – приказал комиссар.
Полицейские поделили район поиска. Самая большая группа занялась обыском основного здания, тогда как остальные направились к надворным постройкам. Шум заработавших генераторов нарушил тишину апатичных полей. Несколько птиц недовольно вспорхнули, коровы, бросив на людей удивленный взгляд, снова склонили головы к земле, а куры бросились врассыпную.
Дамьен решил обыскать гостиную. Ему совершенно не хотелось возвращаться в погреб. Он еще помнил запах смерти, стоявший там во время его прошлого визита. Инспектор поискал следы кота, но нигде его не увидел.
«Может, он мне привиделся?» – подумал он, выдвигая ящики из большого деревянного шкафа и раскладывая их на полу. Он проделал то же самое со всеми местами хранения. Дамьен не знал, что конкретно он ищет, – фотографии, рисунки, какие-то предметы… – но он опустошал все, что можно было опустошить.
– Взгляните, инспектор.
Дамьен подошел к деревянной рамке, висящей на стене, на которую указывал его коллега.
– Немецкие медали, – констатировал он.
– Нет преданнее спутницы, чем война… – прошептал Дамьен, вспомнив слова Сандрины.
– Что?
– Ничего. Вернст, должно быть, бывший военный. В шестнадцать лет был принудительно призван в вермахт. Сандрина уточняла в своей истории, что он разговаривает с легким акцентом. К тому же у его имени явно не французское звучание.
В другой рамке висела черно-белая фотография, скорее всего, послевоенного периода. На ней был изображен более молодой Вернст,
