Шрифт:
Закладка:
Что касается редактирования, то я продвигаюсь медленно. Причина – усталость. Избавляюсь от нее, как от болезни, с трудом. Квартира хорошая, денег достаточно, но настроение далеко не всегда розовое. Все мои планы кажутся мне невыполнимыми. Я читаю сейчас две книги, – одну о равенстве, вторую – о большом симпозиуме, посвященном утопии. Надеюсь на следующее неделе продвинуться в редактировании. Пришлю тебе большое число страниц.
Деньги и посылку с бельем получил.
Твой Израиль
Падэ сказал, что здоровье ее мужа зависит от состояния его духа. Дочка жалуется, что ее отец больной и старый. Иногда радуется ему, иногда, при его приходе, убегает. Отца охватывает печаль. Он обвиняет себя, что в пожилом возрасте решился на ребенка. Тем временем, он остается в Иерусалиме еще на год.
14.09.65
Иерусалим
Здравствуй, Наоми
Получил все документы и членский билет профсоюза. Так или иначе, вся эта возня с документами не столь для меня важна. Если я буду студентом, не сдающим экзамены и не обязанным выполнять всякие формальности – в таком случае так ли важны документы?
Посылаю тебе журнал «Шпигель» и отредактированную десятую главу. Она отлично написана и отшлифована. Все, что случилось с Иоанной, уход из их дома поварихи Эмми, спор об иудаизме, стихотворение Иоанны – все сплетается в увлекающий читателя рассказ. Может, лишь следует изменить крик Иоанны в сторону Гейнца – «сумасшедший», «дурак», слишком резкий по отношению к старшему брату. Подумай об этом.
Жду твоего приезда. Очень жаль, что отпуск мой кончился. Такого приятного отпуска у меня никогда еще не было. Жаль только, что ты не со мной. Я очень скучаю по малышке.
От Розена ни звука. Сижу безвылазно в комнате и почти не выхожу.
Всех благ и до встречи,
Твой Израиль
Израиль в Иерусалиме одинок, и от слабости несколько не в себе. Она должна торопиться к нему, поднять ему настроение. Вместе они будут читать отпечатанный на пишущей машинке текст, и она осторожно будет оспаривать его замечания или соглашаться с ними.
Душевно и физически опустошенной она едет в Иерусалим. Не трогает ее болтовня и сплетни за ее спиной о частных заработках, попадающих в карманы таких паразитов, как она и Израиль. О каких дежурствах может идти речь, когда Израиль нуждается в ней. Приступы мигрени не дают ей встать на ноги, и, при этом, ни на миг ее не оставляют мысли, например, о том, что социал-демократы не остановили кризис, поразивший Германию в 1930, и, по сути, похоронили Веймарскую республику. Она обвиняет социал-демократов в том, что ни не были готовы действовать против крупных работодателей, из боязни, что коммунисты используют организованные группы для усиления своих позиций. Страх перед коммунистами бросил Германию в руки политических мошенников. На стенах больших ресторанов висят объявления: «Нищим, просящим милостыню, цыганам, собакам и евреям вход воспрещен!» Гейнц ведет свои войны и ни за что не хочет смириться с действительностью. Посетители ресторанов пытались втянуть наглого еврея в драку.
«Я не дам им прогнать себя…»
«Ты с ума сошел, тебя убьют!» – остерегают его домочадцы и друзья.
«Я не собираюсь убегать от нацистов!»
В воскресенье нацисты обходили рестораны и трактиры, произносили речи и приглашали весь город на танцевальный вечер. Они распевали песни, запугивая горожан.
Френкели часто посещали кафе Цитмана в Пренслау. Владельцы кафе воспитывали обиженных судьбой детей-инвалидов вместе со своими детьми, светловолосыми, голубоглазыми девочками и мальчиками. Дед Наоми водил туда своих внучек и внуков, ибо нигде не было таких вкусных и свежих сладостей. И не скупился на чаевые.
В 1960, будучи в Германии, Наоми посетила это кафе в память о покойном деде. Владельцы кафе сменились. Она спрашивала, какова судьба Цитманов и их детей. Ей ответили, что нацисты посадили всех на грузовики и увезли. Исчезли, как будто и не существовали. Уничтожили всех, и в первую очередь детей-инвалидов и душевнобольных.
Ах! Возвышение души не связано с экономическими и политическими реформами. Она вовсе не участвует в борьбе за улучшение условий жизни. Освобождение души вовсе не связано с теми реальными деяниями, во имя которых он действовал все годы. Христианство говорит бедным из народа: вы желаете исправить жизнь, исправить мировые порядки, побеспокойтесь о вознесении души, об исправлении ее сущности. Без этого не будет нового мира. Ах! Все годы только и провозглашаем: мы новый мир построим! И дали решить задачу освобождения мира и человека классу угнетенных и грабителей. Я – социал-демократ. Я верю в это освобождение по сей день. Но классу этому дали лишь тягу и томление по новой экономике, а не тягу к новой морали. Со всеми этими мизерными и серыми целями душа тоже стало мизерной и серой. Я почувствовал это на своей шкуре. Такие понятия, как равенство, справедливость, свобода, были привязаны к нашей мизерной войне как средства захвата власти. Ветер великих свершений не дул в наши паруса. Наоборот! Когда все эти годы мы не хотели дать себе отчет, что это – мизерная война всего лишь по улучшению материального положения, мы и воспитали в германском рабочем движении мизерного человека, мелкого буржуа, все стремление которого – к мягкому брюху и котлам с мясом. И это им мы завещали построить новый освобожденный, мир под лозунгом – «прежде хлеб, потом – мораль». Быть может, все эти годы страхи моей души связаны были с моими проповедями, страхи перед тем миром, которым будет властвовать человек, у которого нет никакой тяги к вознесению души».
Александр Розенбаум декларирует свои жизненные принципы:
Научись быть евреем в эти дни, Гейнц. Это означает – иметь душу, подобную стальной нити, которая может согнуться до предела под давлением, и не сломаться, а выпрямиться, когда давление прекратится. Быть евреем означает – привыкнуть быть меньшинством, и не сдаваться большинству. Быть евреем означает – испытывать извне унижения, но не терять чувство собственного достоинства. В эти дни научись быть евреем, Гейнц, пока не будет повержено в прах насилие и вернется уважение к духу.
История диалектична. Профессор Гершом Шалом объясняет: стремление к освобождению, иногда весьма сомнительными силами, может породить силы тьмы. Так было и в еврейском обществе. Быть может,