устье Днепра; далее — всех татар из Крыма выселить в Анатолию, всех находящихся в Турции и в Крыму русских пленных освободить без выкупа и, наконец, уплатить контрибуцию в 2 миллиона червонных. Такие притязания рассчитаны были на победу; но так как Крымские походы кончились неудачей, то о них не могло быть и речи. Московское правительство понизило тон. В 1690-х гг. оно уже не говорило об уступке Крыма, крепостей, о выселении турок в Анатолию и уплате военного вознаграждения, оно ограничивалось требованиями освободить без выкупа пленных, взамен чего обещало освобождение турецких и татарских пленных, находящихся в России, крымскому хану отказаться от получения ежегодной казны из Москвы — этой унизительной для Московского государства, хотя и замаскированной дани, далее — татарам прекратить набеги на русские владения, не препятствовать запорожским казакам заниматься рыбными и звериными промыслами на их территориях по Днепру и обеспечить безопасность торговых сношений с Крымом и Турцией. Но и эти условия Турция и Крым находили невозможными. Крым ни за что не соглашался ни на безвозмездное возвращение пленных, этой главной своей добычи, ни на отказ от ежегодной дани. Таким образом, состояние войны, хотя и без активных военных действий, продолжалось.

Между тем и отношения у союзников, воевавших с Турцией, не были гладкими. Союзники подозревали друг друга в намерении заключить сепаратный мир с общим врагом. Русские дипломатические агенты при цесарском и польском дворах сообщали в Москву о переговорах этих дворов с Турцией (причем на интересы России совершенно не обращалось внимания), о том, что австрийцы и поляки помирятся с Турцией при первом удобном случае и выдадут Россию. С своей стороны цесарское и польское правительства упрекали Москву в полной бездеятельности по отношению к общему врагу, в прекращении всякой помощи союзникам. В марте 1691 г. явился в Москву цесарский посланник Иоганн Курц с упреками за бездействие, с требованием двинуть русские войска на Крым и с угрозой, что если деятельной помощи с русской стороны оказано не будет, то цесарь помирится с турками. В августе того же года приехал в Москву польский посланник Ян Окраса, убеждавший московское правительство предпринять поход на Крым; если это сочтено будет невозможным, то послать войска на низовья Днепра или, в случае трудности такой экспедиции, по крайней мере, отрядить часть русских войск на помощь Польше. Однако миссия и того и другого посланников не имела успеха. От Крыма это охлаждение между союзниками, это взаимное недоверие и подозрение не укрылось. Там стали говорить с посылавшимися туда время от времени московскими гонцами высокомерно. В декабре 1693 г. одному из таких гонцов ответили грубо и предложили условия Бахчисарайского перемирия; ни о каких других условиях не хотели и слушать.

Отсутствие мира с турками и Крымом, постоянные угрозы крымских нападений на окраины, расстройство отношений с союзниками, опасение, что союзники заключат отдельный мир без участия России, побуждения со стороны союзников выступить с военными действиями против общего врага, отказ Турции и Крыма принять предлагаемые Москвой условия — вот вопросы, занимавшие в первой половине 1690-х гг. московские правительственные сферы, вот предметы, которых постоянно приходилось касаться в разговорах окружавшим Петра лицам, членам тогдашнего правительства. Как ни далеко держался в эти годы Петр, всецело поглощенный Марсовыми и Нептуновыми потехами, от правления, все же он не мог остаться к этим предметам равнодушен и к этим разговорам глух. Не раз мелькала, быть может, у него мысль о невозможности добиться мира с мусульманами дипломатическим путем и о необходимости действовать силой оружия. Когда кожуховские маневры внушили ему уверенность в этой силе, эта туманно и расплывчато мелькавшая мысль сразу получила определенное и яркое очертание: турок и татар надо бить оружием. Как с ним обыкновенно бывало, мысль эта всецело eгo захватила. Несомненно, что способы осуществления этой мысли обсуждались уже в конце 1694 г., а с января следующего (1695) года начались и практические приготовления к задуманному делу: походу на Азов.

XIX. Осень 1694 г

О Петре за последние месяцы 1694 г. мы имеем мало известий, почерпаем их исключительно из дневника Гордона. Та же компания и тот же образ жизни. Вскоре же после окончания кожуховских маневров, 23 октября вечером, Петр пришел запросто к Гордону и пригласил его на четверг, 25 октября, в Преображенское на новоселье к генералу А. М. Головину. Это празднование в назначенный день и состоялось. «Все напились», — замечает о нем Гордон в дневнике, и по обыкновению под следующим числом стоит неизбежная в таких случаях отметка: «Я был нездоров и оставался дома». 31 октября в Преображенском Петр присутствовал на одной (чьей — не упомянуто) свадьбе, где его видел Гордон. 6 ноября Гордон ездил на Фили к Л. К. Нарышкину, где за обедом был и Петр.

19 ноября Гордон был в Преображенском. Царь дал ему две выписанные для него Гордоном прошлой зимой книги. «21 ноября, — пишет Гордон, — его величество зашел ко мне в 11 часов (утра) и просидел около часу. Потом мы поехали на свадьбу Юрия Ритца, который женился на вдове Франка. Когда мы проезжали по улице нашей церкви, я говорил его величеству о том, чтобы он позволил нам построить каменную церковь, на что он милостиво изъявил согласие. Мы были затем на упомянутой свадьбе. Его величество уехал в 6 часов, а я в 8 часов». Гордон был ревностный католик, принимал близко к сердцу церковные дела и был как бы главой католической приходской общины в Немецкой слободе. При патриархе Иоакиме самому существованию католической церкви в Москве грозила опасность. Теперь, при Адриане, времена были иные, и вот, воспользовавшись удобным случаем, Гордон получил разрешение царя на постройку особого каменного здания для церкви, помещавшейся до тех пор в деревянном доме. 26 ноября вечером Петр опять заходил к Гордону объявить, что на следующий день будет у него обедать со всей компанией. Этот обед 27 ноября состоялся. Царь с компанией прибыл в первом часу. «По истечении часа, — пишет Гордон, — мы сели за обед и угощались до 7 часов вечера». 29 ноября был большой праздник у Лефорта. 2 декабря вечером Петр посетил полковника фон Менгдена, у которого в ночь на это число умерла жена. От Менгдена вместе с Гордоном царь поехал к опасно больному генералу Менезию, на выздоровление которого, замечает Гордон, было мало надежды. 12 декабря Гордон записал в дневник факт большой важности для него, для католической общины да и для всех иноземцев Немецкой слободы: царь прибыл в католическую церковь и присутствовал на богослужении. Петра привлекала в