себя называла Тацуэ, к Кунихико и к ней самой способствовало их сближению, и иногда ее так и подмывало в пику будущему деверю ускорить свадьбу. Выйти замуж — и сразу же поставить на место это ничтожество! Нет, нужно осадить его еще до замужества. А потом устроить пышную, веселую свадьбу, которая затмила бы его собственную. Пусть этот сморчок лопнет от зависти, пусть узнает, что такое права законнорожденного сына!

— И долго еще у вас будет такая кислая мина?

Укор слышался только в тоне Тацуэ, сама же она кокетливо смотрела на Кунихико. Он поднялся, чтобы открыть окно, и стоял теперь на фоне темно-красных гардин спиной к ней. Скрестив руки на груди, он молчал, напоминая своим видом оцепеневшего от горя героя из кинофильма. Виновником дурного настроения Кунихико был Садзи.

— Вы опять хотите поссориться? Что ж, я готова! По крайней мере это доставит удовольствие вашему братцу...

— Брат ничего об этом не знает.

— А жаль! Он был бы очень рад. Не успели еще пожениться, а уже ссорятся при каждой встрече. Что может быть лучше! А еще больше его обрадовал бы наш разрыв!

— Брат просто скряга! Ему лишь бы расходы как-нибудь отсрочить! Все думает, может быть, обойдется и так!

Задетый за живое, Инао стремительно отошел от окна и тяжело опустился на диван. Ревности как не бывало. Теперь он сердился на отца. Упрямый старик все еще отказывается переписать на его имя пакеты акций, которые были обещаны ему в случае женитьбы.

— Ваш отец тоже считает, что свадьбу лучше отложить до тех пор, пока не будет отменено военное положение?

— Это по наущению братца. Тот, видите ли, беспокоится о том, что сейчас нельзя пышно отпраздновать свадьбу. Какой вдруг стал заботливый! Кого он думает этим провести?! Траур кончился, и больше нечего тянуть! Военное положение не помеха. Но вот даже отец и тот колеблется. Мне надоело ждать, и я решил посоветоваться с госпожой Нисина.

Виконтесса Нисина считалась их свахой; она была приятельницей виконтессы Ато и вместе с ней участвовала в домашних концертах.

—- Ну и что же она сказала? — спросила Тацуэ.

Она задала вопрос только из приличия, так как заранее знала, что могла ответить эта дама. Отложить свадьбу на месяц-другой, конечно, не повредит. К тому времени все утихнет и можно будет закатить такой пир, что все ахнут. Но так или иначе, а свадьба должна состояться этой весной, дольше ждать не годится. Выступать в роли свахи для светской дамы было довольно хлопотно, да и накладно. Прежде всего надо подумать о парадном туалете к свадьбе. Нельзя появиться в уже надеванном. Обычно заказывали новое кимоно с гербами. Некоторые же свахи готовили себе всё, вплоть до оби, новенькое. Тацуэ не раз приходилось слышать доверительные разговоры своей матери с приятельницами. «По совести говоря,— жаловались они,— нет ничего привлекательного в роли свахи. Когда тебя просто зовут на свадьбу, делаешь подарок либо невесте, либо жениху, в зависимости от того, кто из них тебя пригласил. Другое дело сваха. Ей приходится раскошеливаться на подарки для невесты и жениха. Но это еще не все расходы. Ведь нужно сшить себе новое парадное кимоно да еще позаботиться о тысяче разных мелочей. Но и это не все. Проходит год, и глядишь, у молодоженов ребенок. Сваха должна дарить приданое новорожденному, куклы, игрушки, потом пойдут дни рождения, бесконечные детские праздники — и все подарки, подарки, подарки, и никуда от этого не денешься. Упаси бог в чем-либо нарушить этикет!»

Возможно, что виконтесса Нисина и не руководствовалась столь мелочными соображениями, Тацуэ этого не могла утверждать. Доподлинно ей было известно лишь одно: к ее свадьбе виконтесса заказала себе в Киото монцуки (Монцуки — парадное кимоно с фамильными гербами), расписанное по специальным рисункам, и чрезвычайно гордилась им. Сейчас господствовала мода на вещи в старинном вкусе, и ее монцуки было из тяжелой шелковой ткани в мельчайшую клетку, а на этом фоне — двухкронные сосны. Если свадьбу перенесут на лето, когда начнется жара, придется подумать о монцуки из более легкой материи. Тацуэ не сомневалась, что именно поэтому госпожа Нисина хотела, чтобы свадьба состоялась еще весной.

— Значит, в нашем распоряжении еще весь май, пока ее наряд будет годиться. Зато потом она нам не даст больше ни дня отсрочки,— рассмеялась Тацуэ, объяснив жениху, почему виконтесса советует повенчаться обязательно весной.

— Вот оно что! — весело засмеялся Инао, сверкнув белыми зубами, но тут же опять насупился.— А братец настаивает на том, чтобы это было по крайней мере после июня. Я-то прекрасно знаю, в чем тут секрет. Это связано с передачей мне ценных бумаг. Брат вдолбил себе в голову, что после подведения баланса за первое финансовое полугодие сократятся проценты, а следовательно, уменьшится и мой дивиденд. Вот о чем он печется!

— Ну а вы бы так не поступили? Вы не жадный? — усмехаясь, спросила Тацуэ и вдруг почувствовала, как от него повеяло холодком; они сидели на диване рядом, тесно касаясь друг друга, и в этот момент у нее появилось такое ощущение, будто к ее бедру приложили холодный компресс. С него сразу слетела маска джентльмена, обычная для тех, кто обучался за границей, и от галантности влюбленного жениха, роль которого он разыгрывал с искусством опытного актера, не осталось и следа. Ни лицом, ни фигурой он нисколько не был похож на брата. Зато оба были одинаково алчны и не менее расчетливы, чем любой банковский клерк. Сейчас он с ужасающей откровенностью снова подтвердил, что женитьба для него — всего лишь средство получить обещанную долю имущества.

Тацуэ резко отодвинулась от него, поднялась с дивана и подошла к открытому окну. Прислонившись плечом к косяку, она смотрела в парк. Падавший из комнаты свет желтым пятном ложился на траву, выхватывая из темноты зеленую лужайку. Выдалась темная, теплая, влажная ночь. Вдали, над самым краем парка, светилась одинокая звездочка; казалось, что, падая с неба, она зацепилась за ветки черневшей в сумраке купы деревьев и сейчас еле-еле держится на них. Стояла глубокая тишина, трудно было поверить, что дом находится в одном из кварталов Токио. Из парка доносилось лишь журчанье ручья, он брал начало из родника в сосновой роще на холме, бежал мимо одного из чайных павильонов и, огибая парк, вливался в пруд. Мерный плеск воды, напоминавший отдаленный шум горного потока, зачаровывал Тацуэ. Ей представлялось лето, лиловые ирисы на берегу ручья,