Шрифт:
Закладка:
Перепись населения и страховая индустрия стали материнскими жилами нового статистического знания и средством примирения индивидуализма и детерминистских законов. Страхование жизни, казалось бы, самое обыденное занятие, воплотило в себе переход от старого провиденциального мышления, которое отдавало судьбу человека в руки Бога. Там, где раньше американцы принимали провидение, теперь они его хеджировали. Жизнь стала собственностью, и она находилась в руках страховой компании, а не Бога. Преподобный Бичер, которому платила нью-йоркская компания Equitable Life Assurance Society, утверждал, что люди обязаны делать все, что в их силах, и никто не имеет "права уповать на провидение". Он говорил набожным людям, что человек обязан "делать все, что он умеет", и что провидение "не платит премию за праздность". Эта индустрия зародилась в Англии, но расцвела в Соединенных Штатах, продавая полисы среди городских мужчин среднего класса, которые, в отличие от фермеров, завещавших землю, должны были похоронить свои средства к существованию вместе с ней.14
Американские компании по страхованию жизни объединили тщательную демографическую статистику, большие числа и законы вероятности, чтобы выявить социальные закономерности, которые можно было совместить с индивидуальным выбором и ответственностью. Применение "математических принципов к законам природы" не отрицало важности индивидуального выбора, а скорее подчеркивало обязанность свободных людей брать на себя ответственность за риск, связанный с владением собственностью. Страхование провозглашало совместимость индивидуализма и предсказуемых законов природы.15
Подобные аргументы пытались спасти индивидуализм, который все больше отставал от индустриального общества. Основные идеи индивидуализма - что судьба человека должна быть в его (или ее) собственных руках и что свобода дает гражданам возможность и ответственность делать из себя то, что они могут, - казались почти причудливыми в новых, городских и индустриальных Соединенных Штатах. Когда промышленный труд калечил, а эпидемические болезни убивали, когда случайные удачи порождали то, что экономист Джон Мейнард Кейнс позже назовет "радикальными неопределенностями капитализма", удача, как и усилия, казалось, диктовала результаты. Но закон больших чисел мог уложить радикальную неопределенность любой индивидуальной жизни в безмятежные законы вероятности. Когда умрет тот или иной человек, было неизвестно, но число людей, которые умрут в среднем за год, было предсказуемо. Коллективизация риска и рассмотрение сообщества в целом, а не отдельного человека, были формой "коммунизма", но эта практика парадоксальным образом позволяла людям сохранять веру в индивидуализм. Вероятность могла компенсировать ограниченность человеческого знания.16
Прелесть страхования заключалась в том, что свобода рынка, которую поддерживали либералы, или так они утверждали, смягчала те самые опасности, которые порождали капитализм и экономический рост. Страхуя будущий производственный потенциал работника, рынок мог переложить риск на компании по страхованию жизни. Компании, в свою очередь, инвестируя деньги, полученные от страховых взносов, могли создавать новый капитал, необходимый для экономического роста, который обеспечивал индивидуальные возможности и новые риски. Значительная часть этого капитала пошла на ипотеку западных ферм, что, наряду с государственными субсидиями, способствовало огромному росту сельского хозяйства и задолженности фермеров. В 1860 году в Соединенных Штатах насчитывалось 43 компании по страхованию жизни, а к 1870 году их стало 163.17
Энтузиазм либералов по поводу актуарных таблиц меркнет перед их энтузиазмом по поводу переписи населения. Джеймс Гарфилд, в то время конгрессмен от штата Огайо, заявил ассоциации в 1870 году, что статистика "открыла истину, что общество - это организм, элементы и силы которого подчиняются законам, столь же постоянным и всепроникающим, как и те, что управляют материальной вселенной; и что изучение этих законов позволит человеку улучшить свое состояние, освободиться от бесчисленных зол, которые раньше считались неподвластными ему; и сделает его хозяином, а не рабом природы".18
Очарованные тем, как совокупный индивидуальный выбор порождает коллективные закономерности, а статистика - вероятности, либералы нашли, как им казалось, научное решение проблемы примирения свободы выбора, свободы договора и социальной стабильности. Они пришли к выводу, что все закономерности являются необходимостью. Социальная наука определит диапазон человеческого поведения и обозначит границы, за которые правительствам выходить бесполезно и опасно. Либералы горячо верили в прогресс: вещи не только менялись, но и менялись к лучшему. Но такой прогресс был медленным и следовал естественным законам; это не был прогресс евангельских реформаторов, которые представляли себе мир, измененный индивидуальными моральными усилиями, или рабочих радикалов, которые думали о мире, реорганизованном для уничтожения существующих классовых привилегий. Если неизменные законы определяли прогресс, то самый безопасный путь к переменам предполагал понимание этих законов и пресечение любых попыток их нарушить. Управление было вопросом создания экспертов-администраторов, которые действовали бы как своего рода полиция, блокируя тех, кто нарушает естественные законы, и отмечая законные исключения из этих законов. Стремясь примирить индивидуализм и естественные законы, либералы сделали рынок выражением того и другого. Они считали рынок естественным, потому что, как выразился писатель Луи Менанд, "они уже решили, что природа действует подобно рынку".19
Фрэнсис Амаса Уокер олицетворял собой эксперта в области государственного управления, примиряя якобы естественные законы рынка с административным управлением. Взятые в отдельности, его высказывания заставляли его казаться самым доктринерским из либералов, человеком, который определял как социалистические "все усилия, предпринимаемые под влиянием народного импульса, по расширению функций правительства, уменьшению индивидуальной инициативы и предпринимательства, ради предполагаемого общественного блага". Такое расширительное определение социализма, взятое буквально, означало, что практически все позитивные действия, предпринимаемые правительствами, от доставки почты или уборки улиц до обеспечения школ, относились к тому виду социализма, против которого выступал Уокер. Хотя Уокер настаивал на том, что "крайне желательно свести деятельность организованной общественной силы к минимуму", он утверждал, что, хотя это и противоречит принципу laissez-faire, государство обязано обучать свое население, обеспечивать "строгую систему санитарной администрации" и обеспечивать "особыми мерами предосторожности целостность сберегательных банков".20
Карьера Уокера создала парадигму для либерального эксперта в правительстве. После работы суперинтендантом переписи 1870 года он стал комиссаром по делам индейцев, а затем руководил Десятой переписью 1880 года. Первая перепись населения США задавала каждому домохозяйству всего четыре вопроса. Десятая перепись Уокера собрала информацию о людях, предприятиях, фермах, больницах, церквях и многом другом. Переписчики задали 13 010 вопросов. Вопросы создавали категории, которые были способом "придумывания людей", когда сами классификации становились реальностью, определяющей содержащихся в них людей. Впоследствии он стал президентом Массачусетского технологического института, а также Американской статистической ассоциации и Американской экономической ассоциации.21
Как и другие либералы, приверженные laissez-faire и якобы
