Отрывистый чеканный ответ Бората еще долго звенел у меня в ушах.

– Ты принял верное решение, государь! Оно достойно твоего имени и памяти славных предков. Я здесь, чтобы тебе помочь и исполню свой долг без промедления.

Потом между ними что-то произошло, разговор резко смолк, может, мне показалось, но Фурий всхлипнул или издал короткий смешок. Не поднимая головы, я отодвинулась в сторону, попробовала отползти к стене, а потом, опираясь на нее, начала медленно подниматься.

Вскоре я обнаружила, что Фурий лежит на кровати, а Борат склонился над ним, будто выслушивая важные наставления. Но почему ковер и покрывало в крови… О боги! Что теперь будет!

Когда Борат приблизился ко мне, я уже сидела на сундуке, покрытом персидскими тканями, пыталась собраться с мыслями.

– Ты цела? Он не успел причинить тебе вред? Валия, отвечай же!

– Все хорошо… хорошо… Скажи, он мертв, да?

Борат кивнул, и по его нервно подрагивающей верхней губе я мгновенно поняла весь хаос, что сейчас творился в душе солдата. Нелегко вонзить клинок в сердце человека, которого прежде не раз защищал от смерти. Пораженная болью, написанной на его лице, я ощутила в себе прилив сил и желание избавить гвардейца от мук совести.

– Не терзай себя, ты его спас! Это правда. Я знаю наверняка. Он хотел умереть, все было решено.

– Я знаю, – выдохнул Борат. – Он сказал, что благодарит меня, а тебя просил красиво расправить его одежду, пока не пришли остальные. Он хотел выглядеть торжественно-мрачно.

И только теперь до меня дошли отголоски того смятения, что тщательно скрывал Борат, передавая последнюю волю покойного. Мы порывисто обнялись, я не сдерживала слез облегчения. Казалось, со смертью Фурия с нас разом спали все невидимые оковы, и новые беды точно обойдут стороной.

Но где-то внутри, глубоко-глубоко, сквозь гнет отвращения и страха прорастало зернышко жалости к мятежному духу, который с юных лет был вскормлен змеиным и растительным ядами, а также горечью страха.

И даже смутная греза о мирном существовании среди рукописей и поэтических строк, не смогла перебороть отраву подозрений, ненависти и обид. Чем могла помочь ему я – случайная гостья из другого времени? Зато кое-что попытаюсь сделать теперь для еще живущих в Риме.

– Оставайся здесь, Борат, я пошлю за Катоном. Мы расскажем, что именно Фурий тебе приказал.

Он смотрел на меня удивленно, будто не понимая.

– Я не стану лгать. Мой кинжал рядом с его телом. Моя одежда в его крови.

– Говорить буду я, а ты лишь подтвердишь правду. Фурий хотел умереть, но рука его дрогнула, и ты помог направить ее. Я помню каждое твое слово. Ты исполнил свой долг. Верно?

– Я не знаю. Кажется, так и было. Ты не виновата, – невнятно бормотал он. – Нет! Это сделал я один.

Замявшись, он вытирал окровавленную правую ладонь о расшитое серебром покрывало на сундуке.

– Ты спас меня и его тоже, разом прекратив мучения и тревоги, – срывающимся голосом убеждала я, прижимая другую его ладонь к своей груди. – Но более того, ты спас Рим от безумца. Оставайся здесь, будь тверд духом и Катон не осудит нас.

Наконец его глаза вспыхнули пониманием, он судорожно хватал воздух раскрытым ртом и кивал. Я пыталась улыбнуться, подбадривая его.

– Если кто-то решит, что ты убил Фурия по личным мотивам, без поручения Сената, без громких речей о смене власти, то мне тоже несдобровать. Нас легко отдадут на растерзание тому же обществу, что пирует сейчас в большой зале. Фурия уже нет, но осталась его последняя воля. Он хотел умереть красиво и теперь никто не повесит на него клеймо предателя и преступника. Хотя, может, и стоило бы…

Я знаю, ты очень его любил и до конца был предан. Борат, ради него, ради меня – скажи, что лишь направлял его руку, когда он молил о скорейшем избавлении от тягот жизни!

Его суровое лицо прояснилось, морщинки на лбу расправились.

– Я тебя понял, Валия. Ты права, ты права…

Глава 44. Тихая гавань

С той памятной ночи во дворце минула ровно неделя. Надеюсь, то была моя последняя ночь на Палатинском холме. Едва рассвело по приказу Катона меня увезли в дом матроны Сильвии Курионы. «С глаз долой, из сплетен вон», если перефразировать известную поговорку.

Будто и не было у цезаря никакой невесты, все вздор и пустые хлопоты. Не сомневаюсь, скоро мое имя здесь будет забыто, а образ растает словно дым от сжигаемых ценных смол.

Конечно, я очень благодарна Катону, он поступил как мудрый и дальновидный политик. Немедленно объявил о самоубийстве Фурия, созвал экстренное заседание Сената, на котором после многочисленных громких споров императором был объявлен Клавдий Пизон, чудом избежавшего гибели от рук безумного родственника.

Еще бы, ведь Катон заранее известил его о предстоящей казни, и потому Пизон вовремя укрылся на вилле самого Сенеки, с которым был связан давней дружбой. Правда, после смерти Фурия кое-кто рассчитывал на возвращение Риму республиканских прав и привилегий. Возмущенный рев нескольких сотен преторианских глоток быстро заглушил слабые ростки демократии.

Двум легионам Клавдий обещал в скором времени выплатить все долги и рассмотреть возможность повышения жалованья. Армия ликовала. Осталось лишь торжественно проститься с усопшим тираном и вдохнуть в сердца свободных квиритов новые чаяния о лучшей жизни с весьма образованным и немного флегматичным императором Клавдием.

Пару дней назад, прячась за шелковыми занавесками паланкина, мы с Сильвией наблюдали, как медленно движется по Аппиевой дороге погребальная процессия. Толпы народа заполонили соседние улицы, от воя плакальщиц хотелось уши зажать, унылое пение музыкантов должно было усиливать всеобщую скорбь, но, похоже, люди пришли просто поглазеть на пышное шествие.

Я же смотрела, как чувствительная Сильвия вытирает слезы кусочком черного полотна и пыталась найти в своей душе следы печали и тоски по «божественному жениху», в расцвете сил сошедшему со сцены.

В сердце моем остались лишь покой и пожелание Фурию поскорее встретиться с любимой сестрой в царстве теней. Им будет о чем пошептаться, возможно, добрая Марцилла простит заблудшего брата.

Помню, как мои раздумья и жалобные вздохи Сильвии прервали резкие звуки труб, а за ними голоса всадников:

– Император Фурий Германик Август умер! Благородные отцы города, приветствуем нового императора Клавдия Октавия Пизона! Салют императору! Слава Риму!

Возгласы эти были немедленно подхвачены плебеями, которым обещали раздачу