– A.E.I.O.U. Австрия будет править миром?

– Что-то вроде того, – уклончиво ответил Глеб Мэлсович. – Надпись нанесена, по-видимому, в каменном веке. Даже не представляю, как трудно тогда было это сделать. И сейчас-то непросто, со всей нашей техникой мы едва смогли отщипнуть от него микроскопический кусочек.

– Аяна говорила, что это какой-то неизвестный минерал?

– Госпожа Бадмаева несколько преувеличивает. Я бы сказал, что мы не смогли его точно идентифицировать в полевых условиях. Для этого нужна лаборатория помощнее – после вашего отъезда мы планируем отвезти яйцо в Петербург, там его исследуют со всех сторон. – Глеб Мэлсович вдруг хлопнул в ладоши, так что Петр вздрогнул от неожиданности: – Ну что ж, посмотрели и хватит. Думаю, первоначальное представление об артефакте вы получили. Пойдемте обратно ко всем, а то скоро начнется празднование, неправильно отрываться от коллектива.

Начлаб дождался, пока Петр положит яйцо на место, и закрыл кейс. Они вышли из хранилища. Петр, Тамара Павловна и Александр пошли в комнату отдыха, из которой раздавался веселый гул. Глеб Мэлсович закрывал лабораторию и чуть подотстал.

– Как вам яйцо? – спросила начальница экспедиции.

– Поразительная вещь, – ответил Петр, стараясь, чтобы его голос звучал одухотворенно.

– Согласна с вами. На первый взгляд вроде невзрачная, но что-то в ней тянет, как магнит. Находки такого уровня – большая редкость. Хорошо, если археологу удается сделать одну-две за всю жизнь. Я теперь точно могу про себя сказать, что не зря столько лет кверху задницей на раскопах ковырялась.

– Это вы нашли яйцо?

– Нет, Саша. Сначала мы обнаружили остатки сборной избы, а потом Глеб Мэлсович заметил чуть в стороне хвостик палатки, который вымыло из грунта. Саша пошел проверить, что это, обнаружил нож, револьвер, пуговицы и яйцо. При этом никаких останков рядом не нашли, а палатка была целехонькая, разве что истлела от времени.

– Ничего себе! – удивился Петр.

– Да, поразительно, – вмешался в разговор Александр. – Поэтому мы и хотим продлить раскопки еще на сезон. Наверняка тела участников экспедиции еще на острове. Есть ощущение, что австрийцы как-то внезапно все побросали и убежали в глубь острова. Но начальник лаборатории против, вы сами слышали…

– Ладно, Саша, не будем демонизировать Глеба Мэлсовича, – осадила подчиненного Тамара Павловна. – Его к нам не зря прислали, думаю, если он говорит о том, что надо сворачивать раскопки, у него есть на то серьезные резоны. Просто он не обо всем может нам рассказать. К тому же он несет материальную ответственность за лабораторию. Кстати, Петр, не обращайте внимания, если Глеб Мэлсович поначалу покажется вам неприветливым. Он хороший специалист, просто нужно немного времени, чтобы он к вам привык. Увидите, он совсем не такой бука, каким хочет казаться. И в ваших изысканиях он будет первым помощником. Эрудиция у него феноменальная.

– Ага, и использует он ее, чтобы все критиковать и отвергать, – буркнул Александр.

Тамара Павловна проигнорировала эту реплику.

В комнате отдыха было пусто, зато с кухни раздавался радостный гул. Экспедиция практически в полном составе резала салаты и раскладывала по тарелкам закуски – преимущественно рыбные и овощные консервы. В широкой вазе блестели оранжевыми боками специально привезенные под Новый год мандарины.

Аяна схватила Петра за руку и быстро определила его на нарезку колбасы для оливье. Вскоре он познакомился со всеми, кого еще не успел встретить, в том числе четвертым археологом – Матвеем. Тот тоже попал в бригаду оливьистов – утирая слезы, мелко шинковал желтоватый лук.

После неплотного перекуса бутербродами все переместились в гостиную. Из кухни принесли стулья и еще один стол, постелили скатерти и заставили их новогодними яствами. Для полярной станции угощения были невероятно обильны и разнообразны, нашлось место даже для красной икры. Петр подумал, что добрая половина груза в самолете, которым он летел, была продуктами для новогодних фуршетов немногочисленных обитателей заполярного поселка.

В семь с небольшим, вся засыпанная снегом, пришла медсестра Татьяна и принесла бутылку коньяка. Ее появление было встречено шумным восторгом рабочих и стало негласным знаком для начала застолья. Все расселись вокруг стола, и комната наполнилась веселым гулом. Метеоролог Наталья, намотав вокруг шеи мишуру, что-то громко и радостно орала поверх общего шума – трудно было понять, тост это или просто часть какого-то сумбурного разговора. Водитель разливал по рюмкам водку. Из портативной колонки играла веселая новогодняя попса.

Духота и спертый воздух сделали свое дело: все быстро напились. Когда в десять вечера повар вынес запеченных с апельсинами кур, Наталья и один из рабочих уже дремали на стульях. Тем не менее главное блюдо чуть подстегнуло празднование: вновь полились по рюмкам все имевшиеся спиртные напитки.

Петр расспрашивал Аяну про Иркутск и Байкал. Он чувствовал возникшую между ними симпатию, но все меньше улавливал суть ее ответов. К тому же от недостатка кислорода начинала болеть голова. Петр злился на себя, что слишком быстро взял алкогольный «разгон», но потом и эти эмоции ушли, оставив только глухое праздничное отупение.

Метель за окном не прекращалась, и сигнал со спутника никак не хотел проходить. За пять минут до полуночи коллектив станции упросил Тамару Павловну выступить с новогодним обращением вместо президента. Разрумянившаяся начальница поблагодарила всех за работу и пожелала счастья. На словах, что экспедиция стала для нее второй семьей, она расплакалась. Все бросились ее обнимать, Петр заметил, что щеки Аяны тоже стали влажными. Но вот у кого-то зазвенел поставленный на полночь будильник, одна за другой хлопнули пробки от шампанского, и слезы тут же сменились смехом. Полярники наполнили бокалы, громко сосчитали до двенадцати, чокнулись и выпили.

После этого народ начал расходиться. Аяна пожелала Петру спокойной ночи и быстро ушла в свою каюту. Те, кто еще не хотел спать, запустили на телевизоре запись «Иронии судьбы». Петр с детства ненавидел этот фильм, поэтому, допив коньяк, со всеми попрощался и поспешил в ванную. Холодная вода помогла чуть освежиться, но движения и мысли по-прежнему оставались путаными. Держась за стенку, он пошел к себе в комнату. В это время главный герой «Иронии» уже напивался в бане с товарищами под дружный гогот участников экспедиции.

«Поразительно, как это вообще можно смотреть, – подумал Петр с отвращением. – Еще и этот Лукашин. Рожа мерзкая, голос еще хуже… Главное, ведь когда снимали эту унылую залепуху, никто из экспедиции наверняка даже не родился».

Он кое-как добрел до своей комнаты и уже собирался войти, когда заметил, что из-под двери в конце коридора выбивается тусклый лучик света. В душе Петра