попытался крикнуть, но из его горла вырвался лишь жалкий придушенный писк. Камень упал, с грохотом врезавшись в осыпь. Сердце юноши полетело вслед за ним и он не сразу понял, что висит вместе с Иккином на краю пропасти. Они держались каким-то чудом, точнее, держался файа, – Элари висел, отчаянно сжав его правую руку. Он понимал, что через пару минут его друг обессилеет и тоже полетит вниз. Похоже, если Иккин попытается его вытащить, они упадут оба. Элари подумал секунду. Друг не сможет удержать его, если он сам разожмет руки. Сам...

В этот миг файа отчаянно, разрывая мышцы, рванулся назад. Иккин был очень силен и как-то смог забросить Элари наверх... но при этом сам плавно соскользнул вниз. Он не сделал никакой попытки удержаться, – если бы попытался, то утянул бы юношу за собой.

Элари навалился грудью на край обрыва, инстинктивно пытаясь взобраться выше, и не сразу осознал, что остался один, что донесшийся снизу глухой удар, – это Иккин, рухнувший на камни. Лишь когда внизу раздался крик, он понял, что натворил. Файа кричал, кричал не переставая, как кричат лишь от невыносимой боли. В голове Элари всё смешалось. Ему хотелось прыгнуть вниз, но тут же он понял, что карабкается наверх.

Он не помнил, как выбрался, зато отлично запомнил, как метался по верху обрыва, пытаясь найти спуск. В конце концов, не думая, как вернется назад, он просто скинул ранец и бросился в промоину, съехав вниз плавно и быстро, как с горки. Потом, по пояс увязая в снегу, он бросился искать друга. С момента падения прошло уже минут пятнадцать, крик смолк. Наверное, он бы пробежал мимо файа, если бы тот не позвал его, – тихим, слабым, но нормальным голосом, ничуть не похожим на этот безумный крик. Элари вскинул голову. Иккин полулежал на груде камней, чуть выше его. На миг их глаза встретились, потом юноша чуть было не заорал во все горло от радости, увидев, что его друг всё-таки жив.

Подбежав к нему, он всё же вскрикнул – уже от ужаса. Обе ноги файа были неестественно подвернуты. Из голени, распоров кожу и толстую штанину, торчал длинный отломок кости, острый, словно нож. Кровь промочила одежду и снег далеко вокруг раны. Она ещё текла и от темного пятна поднимался пар. Элари на миг встретился с мучительно расширенными глазами Иккина, – только они и жили на пепельно-сером лице, – потом его стошнило.

Выпрямившись, Элари сжал зубы, вспоминая, чему его учила Иситтала. Ему придется это сделать... придется, если он не хочет потерять друга. Иккин слабо попытался вырваться, но Элари уложил его в снег. Он, как умел, вправил обломки кости и перевязал рану. Дикий крик теперь не прекращался ни на секунду. Элари никогда не приходилось делать такого, но в яростном возбуждении он не обращал внимания ни на крики, ни на кровь, ковыряясь пальцами в мясе, и лишь обрадовался, когда Иккин потерял сознание. Затянув повязку, он осмотрел вторую ногу. Здесь дела были ещё хуже, – кость не просто сломана, а раздроблена, так мелко, что почти не чувствовалась. Обе ноги уже начали безобразно опухать.

Потом он долго сидел возле друга, ожидая, когда файа придет в себя. Наконец, Иккин открыл глаза.

– Ну и зверь же ты, – ясно глядя в его глаза, сказал он. – Я... мне очень больно. Но я бы... так не смог. Спасибо.

Они помолчали. Иккин часто дышал, прикусив губу, – его лицо всё ещё было серым. Элари не обращал на это внимания. Раз его друг жив – он не позволит ему умереть, разве что прежде умрет сам.

– Я оттащу тебя в Унхорг, – сказал он. – Это не так уж далеко.

– Нет, – файа говорил очень тихо, спокойно, почти задумчиво. – Не надо. Тебе не из чего сделать волокушу, а если ты будешь тащить меня за шиворот – я сойду с ума от боли. Я и так почти наверняка лишусь ног, но жить безногим сумасшедшим я не хочу.

Элари знал, что файа говорит правду... но не верил.

– Что же делать? – растерянно спросил он.

– Оставь меня. Иди в Унхорг. Они пришлют помощь. Всё просто.

– Нет, не просто! – в голосе юноши прорвалась ярость. – Три дня туда, три – обратно. За это время ты умрешь. От холода или гангрены – мне наплевать.

– Если ты потащишь меня – то вряд ли доберешься раньше, чем через те же шесть дней. У тебя не хватит ни пищи, ни сил. Ты свалишься и умрешь по дороге, когда до Унхорга будет ещё далеко. А так ты дойдешь наверняка.

Элари промолчал. Всё в нем восставало против самой идеи бросить друга. Он чувствовал, что просто не сможет этого сделать. Не сможет. И всё.

– Мне наплевать, что ты там думаешь, – сказал он. – Я дотащу тебя до Унхорга. Пусть сумасшедшим, пусть безногим, – но ты будешь жить. А если мы умрем, – то сперва я, а уж потом и ты. Вот так. И никак иначе.

Иккин помолчал. Его большие глаза невидяще смотрели вверх, словно пытаясь разглядеть будущее. Поняв, что ему не суждено его увидеть, он сказал:

– Тогда мы умрем оба. Я этого не хочу, и ты не потащишь меня к Унхоргу.

– Это почему же? – на миг Элари стало весело.

– Наклонись пониже, – прошептал Иккин, и юноше пришлось склониться над ним, чтобы разобрать следующую фразу. – Иситтала сказала, что ты больше, чем просто мальчик. Я ей поклялся, что ты будешь жить – даже если ценой станет моя жизнь. Ты понимаешь?..

Но прежде, чем Элари успел понять, ладонь файа незаметно скользнула вдоль его бока и вынула из ножен кинжал.

Сжав его двумя руками, Иккин по самую рукоять вонзил клинок себе в сердце.

7.

Элари с яростным воплем разжал его руки, вырвал кинжал и отбросил его в сторону. Иккин вскинулся, потом вдруг затих и закрыл глаза. Его лицо стало странно спокойным и красивым. Юноша ещё несколько раз встряхнул его, и лишь потом понял, что его друг мертв.