11.

Они нашли друзей в мастерских Садов, – те обсуждали производство оружия. Иккин тут же согласился пойти в пустыню и сразу заговорил о главном:

– Там нет дороги. Зимой не видна даже тропа. Из-за камней нельзя идти ни на санях, ни на лыжах, только пешком. Пойдем сегодня же. На сборы нужен... примерно час. Может, и меньше.

– Так быстро? – Элари был удивлен.

– А чего ждать? Идти можно и ночью.

Элари думал, что они выйдут завтра утром и он проведет эту ночь вместе с Усватой. Но теперь отступать было уже поздно.

Сборы и впрямь оказались недолгими. В сущности, они свелись к погрузке припасов в рюкзаки и подбору подходящей одежды. Как и говорил Иккин, через час они уже были готовы.

Элари повел плечами. Плоский прямоугольный ранец так удобно пригнали к его спине, что тяжесть двух пудов припасов почти не ощущалась, – притом, он знал, что этого едва хватит на дорогу в один конец. Одежда была тоже удобной, – толстые, теплые, высокие башмаки, плотно обнимающие ногу, и шуба, – длинное, почти до пят, меховое одеяние с капюшоном, в котором, как говорил Иккин, можно спокойно спать даже на снегу. Перетянув шубу ремнем, Элари прицепил к нему кинжал. Иккин взял только меч, оставив бесполезный панцырь и лук.

– Там нет ничего живого, – сказал он. – В сущности, оружие там вообще не нужно, но мало ли что...

Элари попросил посмотреть меч, – как он знал, последний настоящий древний меч, оставшийся в Лангпари. Такого оружия он ещё не видел – плоский клинок четверть дюйма в толщину и длиной в восемнадцать дюймов. У основания меч был двух дюймов ширины, к середине суживался, а к скругленному концу расширялся вновь.

– Зачем это? – спросил Элари, показывая на изгиб.

Иккин молча приложил лезвие к своей шее.

– Чтобы не соскальзывал, видишь? Вообще-то, это не оружие – он слишком короткий и тяжелый, чтобы им фехтовать. Драться им нельзя. Можно только убивать.

– Так это инструмент палача? – Элари с сомнением посмотрел на меч. От его тяжести отвисала рука – он весил килограммов пять. Плоский, глянцево-черный, кроме лезвия. Оно выглядело очень чистым, очень ярким и очень острым, – мелковолнистая кромка, которую именно эта рябь делала адски опасной. Попадись под такой клинок рука – не будет руки. Попадет человек – развалит наискось, от плеча до пояса. А уж голову смахнуть...

– Не совсем. Это жертвенный меч. Им казнили пленных врагов, когда приносили их в жертву... впрочем, это уже неважно.

Элари вновь посмотрел на меч. Вдоль клинка бежали непонятные золотые знаки. Лезвие было из красноватого металла, не похожего на сталь.

– Из чего он?

– Кобальт. Крепче и гибче стали, и ещё не ржавеет. Раньше умели делать даже такие простые вещи. Ладно. Давай его сюда. Нам пора.

Элари вернул оружие. Затем ему пришлось прощаться с Усватой и это оказалось тяжело. Она разрыдалась у него на груди и сам юноша чуть не заплакал. Он плюнул бы на всё и остался здесь... если бы тут не стояли ещё его товарищи, и не смотрели на него, словно на героя, решившегося на недоступное им.Потом, уже на улице, Элари сказал Суру:

– Сохрани её. Усвата мне дороже жизни. Это не фраза. Я люблю её.

– Хорошо, – просто ответил файа. – Я клянусь.

– Правда? – Элари взял его за плечи и несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу. – Даже если ценой окажется жизнь?

Он тут же смутился, поняв, что вовсе не хочет, чтобы Суру жертвовал жизнью ради Усваты или кого угодно ещё. Окончательно запутавшись, он отпустил его и отвернулся, но Иситтала тут же взяла его за руку.

– Я тоже клянусь, что не причиню ей вреда, – сказала она. – Но судьбой распоряжаюсь не я, и может быть всякое, – она не угрожала, а напоминала.

Элари вдруг по-детски уткнулся в её сильное плечо. Он буквально разрывался между ней и Усватой, и лишь сейчас понял, чем на самом деле был этот спасательный поход, – попыткой убежать от самого себя. Он с радостью отказался бы от этой бессмысленной затеи, но он уже не мог. Не мог.

– Береги себя. Не лезь в драки, – он понимал, что говорит глупости, но уже не мог остановиться. – Я вернусь, как только смогу, вернусь, если только буду жив!

– Может, этот поход будет для тебя важнее, чем ты думаешь, – она легонько оттолкнула его от себя. – Может, ты, наконец, станешь взрослым. Я знаю Ньярлата, и хочу, чтобы он тебя выслушал и помог тебе. Возьми, – она запустила руки за воротник и достала медальон на цепочке, – украшенную лучами овальную пластину из литого золота. С неё пристально смотрел живой серый глаз, – совсем как глаз Иситталы. – Это мой знак Высшей. С ним тебя, по крайней мере, станут слушать.

Элари сжал медальон в кулаке, потом спешно надел его, – под одежду, на кожу, и тяжелое золото, ещё хранившее тепло её тела, уютно устроилось в ложбинке на его груди. Юноша невольно повел плечами, чувствуя это теплое прикосновение.

– Теперь всё, – Иситтала взяла на секунду его руки и отпустила их. – Иди... и возвращайся.

Она отошла. Элари хотел проститься с Суру, стоявшим поблизости, но не смог даже толком его разглядеть, – в его глазах стояли слезы.

12.

Начало путешествия оказалось до скуки обыденным. Простившись с друзьями, они забрались в ожидавший их автобус, и тот тут же тронулся, направляясь к перевалу. Салон был пуст, никто больше с ними не ехал, и целый час они просидели молча, глядя в окно и размышляя. Задумчивый и грустный, Элари не обращал внимания на пейзаж. Машина, раскачиваясь и сотрясаясь, ползла по бесконечному подъему.

Дорога на перевал, – всего лишь накат по щебнистой