Значит, самого Симона там не будет. Он надеется, что его отсутствие побудит убийцу явиться? Или не хочет встречаться со мной? И вдруг я понимаю, что Ламберт ждет моего ответа на какой-то вопрос.

– Что?

Его щеки становятся свекольно-красного цвета.

– Я спросил – могу ли я сопроводить вас туда?

Ох, Солнце, не стоит это поощрять.

– Меня беспокоит, что это может не понравиться семье леди Женевьевы, – напоминаю я о его невесте. – Но не думаю, что они оскорбились бы, приведи вы леди Жулиану. Ей прекрасно бы удалось запомнить всех, кто появится на похоронах, а ее присутствие стало бы для меня большим утешением.

Нижняя губа Ламберта дрожит:

– Не думаю, что это возможно. Ей нездоровится. Ну, вы понимаете.

Он так расстроился, что я поддаюсь порыву и похлопываю его по руке.

– Мне жаль, – говорю я, стараясь не показывать, что знаю о болезни их матери. – Наверное, на это очень тяжело смотреть.

– Вы правы. – Он моргает, стараясь обуздать свои эмоции. – Как и в том, что подумают люди, если увидят нас прогуливающимися в вечернее время. Спасибо, что указали на это.

– А вам спасибо за заботу о моем благополучии.

Мы как раз доходим до северной части святилища, которая чуть ниже, чем другие стороны, – из-за особенностей рельефа. Здесь намного меньше людей, и я замечаю Реми среди тех, кто смотрит на нас с крыши.

– Мне следует вернуться к работе. Позвольте еще раз поблагодарить вас за вашу помощь сегодня.

Перед тем как уйти, Ламберт вежливо кланяется и спрашивает позволения навестить меня завтра. И я не нахожу в себе сил отказать ему, прекрасно понимая, как он рисковал ради меня сегодня.

А еще потому, что он – моя единственная связь с магистром Томасом.

* * *

Хотя дождь ослабевает, а после полудня небо и вовсе проясняется, Реми рано уходит с работы, а за ужином объявляет, что отправится в аббатство со мной. Мне следовало догадаться, что он настоит на этом. Когда мы проходим мимо увитых лозами стен квартала селенаэ, я заглядываю в окна в надежде увидеть, где Маргерит. Но вряд ли увижу.

Селенаэ не пускают посторонних в свой квартал, особенно ночью, если сами не выдадут особое приглашение. Любого, кто попытается проникнуть внутрь, – обычно это пьяницы или подростки, поспорившие со своими друзьями, – ловят и тут же выводят за стену. Но если во мне есть частичка крови селенаэ – что они станут делать, если я зайду и потребую встречи с подругой?

Растущая луна поднялась над крышами, и мне слышны песни в ее честь, которые доносятся из квартала. Но Реми, кажется, ничего не замечает. Его мышцы напряглись, а на лице появилась испарина, как только мы прошли сквозь ворота аббатства. Их еще не починили после того, как он сломал их прошлой ночью.

– Как думаешь, они откроют ее лицо? – шепчет он.

Я вздрагиваю:

– Солнце! Надеюсь, что нет.

К счастью, сестры завернули мать Агнес в чистый саван из вышитого шелка. Несколько людей в толпе тихо обсуждают подобное расточительство, но я-то знаю – ткань из сундука в ее комнате. Не раз я пробиралась туда, чтобы восхититься богатством, которое она сохранила в этом сундуке после брака. Мне всегда было интересно: ей было жаль лишиться дорогих тканей – или они вызывали у нее воспоминания?

Мое сердце сжимается от тысячи картин прошлого, вспыхнувших в голове. Мне так и не удалось попрощаться с настоятельницей, поблагодарить ее за то, что подарила мне безопасный и надежный дом в детстве. Магистр Томас говорил мне, что у нее осталось не так много времени, но мне она почему-то казалась вечной.

Ламберт стоит недалеко, у задних рядов в часовне, всматривается в лица всех входящих людей. Увидев нас, он кивает с серьезным видом. Рядом с ним застыл Удэн, выражение лица которого гораздо менее приятно. Он считает, что на мать Агнес напали, чтобы причинить боль мне и Симону. Оставленный молоток вбил клин между нами и вынудил его не обращаться ко мне при расследовании. А Жулиане становится все хуже, и Симону остается лишь помощь Ламберта.

Благодать и Свет Солнца, а что, если убийца добивался именно этого? Хотел лишить Симона помощников и вынудить продолжать дело в одиночестве? Поиграть с венатре, как кошка с истерзанной мышью, прежде чем отправиться на очередное убийство?

Означает ли это, что теперь под ударом Ламберт? Нужно как-то предупредить его.

Когда солнце начинает садиться, все выходят в сад, распевая прощальные молебны. Мелодия, доносящаяся из квартала селенаэ, сливается с ними в полнейшей гармонии. Но, похоже, никто не возражает против подобного богохульства. На самом деле никто больше этого не замечает.

Никто, кроме человека в сером плаще, стоящего позади всех и распевающего баритоном совсем другую песню. Когда солнце скрывается за горизонтом, а песня достигает крещендо, стоящий вдалеке Грегор поворачивается и встречается со мной взглядом. Сейчас, когда луна – единственный источник света, я вижу все намного лучше. Вижу, как его покрытые шрамами губы шевелятся, произнося шепотом слова, которые, без сомнений, слышны только мне:

«Постарайся отстать от толпы. Маленькой сестре нужна твоя помощь».

Глава 42

– Со мной ничего не случится, – заверяю я Реми. – А тебе еще нужно поработать с журналами архитектора. На это уйдет несколько часов, прежде чем ты сдашься. Так что не жди меня.

Реми колеблется:

– Может, мне попросить Удэна тебя дождаться?

Сыновья графа вызвались заколотить и захоронить гроб матери Агнес. А сестры отправились в часовню на вечернюю молитву.

– Служба только началась, и мне бы хотелось остаться не только на нее, но и на последующие, – говорю я.

Реми хмурится еще сильнее, поэтому я киваю в сторону нескольких городских стражников, которых назначили патрулировать стены монастыря:

– Тебя устроит, если я пообещаю, что попрошу одного из них проводить меня до дома?

Он нехотя соглашается, а затем вливается в толпу, выходящую через сломанные ворота. Вскоре появляются Удэн и Ламберт. Я прячусь в тени часовни, когда они проходят мимо, стряхивая с рук землю.

Как бы мне ни хотелось обсудить с Ламбертом свои опасения насчет его безопасности, я понимаю: вряд ли убийца нанесет удар сегодня. Скорее всего, он наслаждается ужасом, который вызвал.

Я жду, пока на улицах станет менее людно, слушая, как впервые за сорок лет сестры поют без матери Агнес. Почти все женщины в часовне, как и я, всю свою жизнь были рядом с ней.