— Дорогой Родион Яковлевич, — наконец опомнился он. — Я и тогда был искренен, уверяю вас! Но в то время мы же не знали о преступных замыслах несостоявшегося диктатора! Партия нам глаза открыла, лично дорогой Никита Сергеевич открыл!

— Ваше разъяснение, товарищ Барахвостов, принимается к сведению, — едва не рассмеялся Малиновский. — Вы лучше скажите, как идёт ваша жизнь, как здоровье, где работаете.

— Благодарю, товарищ маршал, за эти вопросы! Я всегда восхищался вашим отношением к людям, всегда ощущал вашу отеческую заботу и внимание. Да разве только я? Все ощущали! Здоровье моё — в соответствии с возрастом, или, как любит говорить один из моих друзей, пока хожу вертикально, на горизонтальное положение ещё, к счастью, не перешёл. А работаю в Комитете государственной безопасности, заместитель начальника одного из управлений, по телефону подробнее не могу. Буду счастлив обо всём доложить при личной встрече, если позволите.

— Ну что же, рад за вас, — сухо произнёс Малиновский, тоном голоса давая понять, что такая встреча не входит в его намерения. — Желаю и впредь успешно продвигаться по служебной лестнице.

— Благодарю за пожелание, — приободрился Барахвостов. — По секрету скажу, товарищ маршал, что тут у нас есть, вернее, как бы наклёвывается одна перспективка, почти в соответствии с вашим пожеланием. Вроде бы должна освободиться одна очень интересная должность. Но не уверен на сто процентов, что мне удастся... Вот если бы кто словечко замолвил... Вы же меня, товарищ маршал, по фронту знаете как облупленного, вместе, как говорится, через огонь, воду и медные трубы прошли...

— Я в кадровые вопросы других ведомств стараюсь не вмешиваться.

— Понимаю, ох, как понимаю, дорогой Родион Яковлевич, — сник Барахвостов. — Да не принимайте вы всерьёз мои слова! Это так просто вырвалось, наболело... может, когда-нибудь, в перспективе... Очень уж бывает обидно: другие-то растут, сопляки, карьеристы, я уж не говорю о фронтовом опыте...

Малиновский, которому изрядно надоел этот разговор, сухо попрощался и положил трубку. А ведь так и подмывало обругать Барахвостова крепкими «русскими» словами!

«Огонь, вода и медные трубы...» Родион Яковлевич усмехнулся и мысленно перенёсся в далёкие теперь уже годы. Он со своим фронтовым окружением встречал новый, тысяча девятьсот сорок пятый год, которому суждено было поставить победную точку в опостылевшей войне. Собрались, как обычно, в блиндаже на командном пункте фронта. Все были оживлены, в сердцах уже жила крепкая вера, что война идёт к завершению. Первым, естественно, произнёс тост командующий.

— Предлагаю выпить за боевые успехи нашего фронта в наступающем сорок пятом году, — взволнованно произнёс Малиновский. — За наших солдат, офицеров и генералов, творцов будущей победы над немецко-фашистскими захватчиками! За здоровье, за новые победы богатырей земли русской!

Затем произносились другие тосты, а когда дали слово Барахвостову, который вновь пожаловал на «полюбившийся» ему 2-й Украинский фронт, тот, ехидно ухмыляясь, сказал:

— Я, конечно, прошу меня извинить, что вынужден внести некоторые коррективы в один из произнесённых передо мной тостов. — Голос его окреп, наливаясь уверенностью. — Хороший был тост, можно сказать, прекрасный, если бы не один очень существенный, с моей личной точки зрения, момент. Заключается он в том, что в эти самые минуты наш народ, сидя за праздничными новогодними столами, первые тосты в едином порыве произносит, точнее, провозглашает за творца всех наших побед, за великого вождя и учителя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина! — Барахвостов торжествующе оглядел всех присутствующих. — Позвольте и мне, рядовому нашей ленинской партии, провозгласить этот тост за гениальнейшего полководца всех времён и народов, любимого и родного товарища Сталина! — Он сразу же сел, как бы подчёркивая, что больше уже и сказать нечего, и говорить незачем.

В блиндаже воцарилась глухая, настороженная тишина. У всех было такое ощущение, будто они допустили непоправимый промах. Но нашёлся среди них один-единственный человек, который смело указал им на этот промах. Человек этот был не простой, он был человеком Берии, и все понимали, что об опаснейшем промахе неизбежно станет известно там, наверху, что может привести бог знает к каким последствиям. Многие поглядывали на командующего, пытаясь угадать его реакцию, но по лицу Родиона Яковлевича, невозмутимо спокойному, нельзя было ни о чём догадаться. Громкие аплодисменты, загремевшие в следующую минуту, сняли возникшее напряжение, и всё, казалось, снова вошло в праздничное русло. Но зарубка в памяти у присутствующих, конечно же, осталась...

Очнувшись от этих мыслей, Малиновский сказал самому себе: «Вот нашёл о чём вспоминать, Родион! Лучше бы вспомнил о чём-то хорошем и светлом. Ну, легло ещё одно подмётное письмо в твоё досье там, на Лубянке, ну и что? Всё давно кануло в Лету, стало историей. Впрочем, точно кануло ли?»

Внезапно резко зазвонил теперь уже правительственный телефон. С министром обороны захотел переговорить лично Никита Сергеевич Хрущёв...

Уже дома, перед тем как уснуть, Малиновский неожиданно снова припомнил Барахвостова, даже физиономия встала перед глазами, будто смотрел сейчас на фотографию. Красавец мужчина, прямо-таки кинозвезда, чем-то смахивающий на артиста Евгения Самойлова, которого Родион Яковлевич очень любил, особенно по фильмам «Сердца четырёх» и «В шесть часов вечера после войны». Посмотришь на такого — ну просто эталон мужской порядочности и человеческой чистоты, хоть картину с него пиши. А заглянешь в душу — испугаешься...

В связи с Барахвостовым в памяти всплыла Катя Ставицкая. Где-то она сейчас, жива ли? Малиновский знал, что Раиса Яковлевна пыталась её разыскать, посылала запросы в Нальчик — всё оказалось безрезультатным. А сама Катя не давала о себе знать...

5

Как-то к министру обороны попросился на приём начальник пограничных войск СССР генерал-полковник Зырянов. Пограничные войска не входили в подчинение Малиновского, они были составной частью структур Комитета государственной безопасности. Но общие вопросы всегда возникали, особенно когда это касалось проблем взаимодействия в приграничных районах. Пограничников Родион Яковлевич хорошо знал ещё с войны: он всегда был убеждён, что там, где участок фронта занимают пограничники, можно быть спокойным: костьми лягут, но выполнят приказ.

Хорошо знал Малиновский и многих пограничных военачальников. В своё время, когда воевал и служил на Дальнем Востоке, он подружился с генерал-лейтенантом Николаем Павловичем Стахановым, бывшим в то время начальником Главного управления пограничных войск, а также с начальником войск Тихоокеанского пограничного округа генерал-лейтенантом Павлом Ивановичем Зыряновым. Вместе бывали на пограничных заставах Сахалина, Курильских островов, Камчатки и Чукотки. И когда Малиновскому позвонил Зырянов, тот охотно выделил в своём