и его выдающаяся роль в минувшей войне, Родион Яковлевич не мог оправдать диктаторские замашки, стремление возвысить себя над другими военачальниками, вклад которых в дело победы тоже был велик и неоспорим. К Жукову-человеку у Малиновского не было дружеских чувств — слишком полярными являлись их характеры, чтобы дружить. Впрочем, должны ли дружить полководцы только потому, что у них одна профессия?

Наконец было объявлено, что слово имеет маршал Малиновский. Родион Яковлевич шёл к трибуне, полный решимости сказать о Жукове всё, что о нём думает, откровенно и резко. Назвать ли его Бонапартом? Малиновскому вспомнилось, как Жуков однажды сказал: «Вот обозвали меня Бонапартом. Какой я Бонапарт? У Бонапарта было Ватерлоо. А Жуков, между прочим, Берлин взял!» Непроизвольно подумалось: «Верно, Георгий. Ты и Берлин взял, и Москву отстоял. Хвала тебе и за это, и за многое другое. Народ это ценит. Но взял ли бы ты, Георгий, Берлин, если бы Рокоссовский не взял Кёнигсберг, Конев — Прагу? Да и про Будапешт забывать не стоит...»

2

В холодный октябрьский день состоялось назначение Родиона Яковлевича Малиновского министром обороны СССР.

Казалось бы, для любого человека, обладающего здоровым честолюбием, а тем более для любого военного человека такое назначение было бы желанной высотой, наивысшим счастьем, пределом мечтаний. Для любого, но... только не для Малиновского.

Радости не было по многим причинам.

Прошедший все ступени военной карьеры, он отлично понимал, какой громадный груз — военную машину страны — взваливают на его плечи и что отныне, так же как и на фронте, не будет ему ни минуты покоя. Беспокоило и другое: стороннему наблюдателю кажется, что министр, да ещё такой, как министр обороны, — это царь, бог и комиссар своих решений и действий. Такой сторонний наблюдатель, никогда в жизни не попадавший в высшие эшелоны власти, даже не мог подозревать, что министр обороны в условиях мирного времени будет всецело зависеть от политиков, стоящих у руля государства, и не сможет сделать сколько-нибудь серьёзного шага без их согласия, без их прямого, часто совершенно некомпетентного, а то и невежественного вмешательства в его работу. Народ же, далёкий от этих скрытых плотной завесой действий высшей политической власти, все промахи и ошибки военного строительства и состояния вооружённых сил будет неизбежно сваливать на министра обороны, выставляя ему негативные оценки.

Не радовало новое назначение и ещё по одной, весьма серьёзной причине. Если бы Малиновский стал министром обороны, сменив на этом посту человека, ушедшего из жизни или же достигшего пенсионного возраста, это было бы естественно и понятно. Теперь же Родион Яковлевич занял кресло Георгия Константиновича Жукова, человека, чьё имя в стране воспринималось как имя народного героя, в мирное время ошельмованного и втоптанного в грязь. Получалось, что вроде как бы «съел» Жукова.

Кроме того, Малиновский как полководец чувствовал себя на своём месте на фронте, в стихии войны. Там он, хотя и был зависим от Ставки Верховного Главнокомандования и особенно от Верховного, но всё же имел возможность действовать но своему разумению, принимать сложные и ответственные решения вполне самостоятельно. В условиях же мира это было почти невозможно.

Поэтому не удивительно, что в день своего назначения маршал Малиновский был на редкость хмур, неразговорчив и сосредоточен. Вечером, приехав на дачу, Родион Яковлевич и в кругу семьи оставался молчаливым, не расположенным к душевным откровениям. Ужинать наотрез отказался. На предложение Раисы Яковлевны пойти прогуляться, как это делалось обычно, молча ответил кивком головы и вновь замкнулся в себе.

Стояла сухая поздняя осень. Они ходили по дорожке, которая, несмотря на свет круглых матовых фонарей, лишь угадывалась под ногами. Ноги скользили по палой листве, было зябко и неуютно. Малиновский за всё время прогулки не проронил ни слова. Раиса Яковлевна видела, что произошло нечто необычное, разительно повлиявшее на душевное состояние мужа, и потому не приставала с расспросами.

Стало темнеть, они поспешили к дому. В прихожей их встретил брат Раисы Яковлевны:

— Родион Яковлевич! Сейчас по радио сказали, что вы теперь — министр обороны!

Раиса Яковлевна заметила, как ещё более помрачнел муж, и жестом остановила возбуждённого брата.

Она подождала, пока Родион Яковлевич не повесил пальто на вешалку, и тихо спросила:

— Что ж ты не отказался?

Малиновский посмотрел на жену с укоризной:

— Поди откажись!

Позже, через несколько дней, Родион Яковлевич скупо поделился с женой, как проходила партийная конференция в министерстве обороны, посвящённая октябрьскому пленуму ЦК.

— Ты выступал? — спросила Раиса Яковлевна.

— Конечно. Сказал то, что думал. Смещение с поста — это не петля на эшафоте и уж конечно же не повод к улюлюканью. И заслуг у полководца Жукова никто не отбирает...

3

Вступив в должность министра обороны, маршал Малиновский продолжал следовать своему главному жизненному правилу: если берёшься за какое-то дело, то делай его хорошо, с душой, профессионально, а не по-дилетантски. Он с головой ушёл в сложные, запутанные и порой, казалось, неразрешимые проблемы министерства и вооружённых сил страны. Диапазон его ответственности стал необычайно широк: теперь он отвечал не за корпус или армию и даже не за фронт, а за обороноспособность великой державы и её вооружённые силы — великое множество служащих в армии людей, владеющих оружием — от пистолета Макарова и автомата Калашникова до ракет стратегического назначения и атомных бомб. Эти вооружённые силы, разбросанные по всей территории необъятной страны, ежедневно и ежечасно порождали невероятное количество животрепещущих проблем, требующих незамедлительного решения. А это дело было порой не под силу не только министру, но и всему государству.

Уже с первых дней работы на новой должности Малиновский окончательно убедился, что сейчас, в мирное время, ему придётся куда сложнее и труднее, чем на фронте. Свою зависимость прежде всего от Центрального Комитета партии, её Президиума, как стали именовать Политбюро, и, главное, от самого Хрущёва он стал ощущать постоянно. Любое действие, любое серьёзное решение надо было обязательно согласовывать наверху, иначе могли, того и гляди, навесить ярлык «волюнтариста», человека неуправляемого, который пытается игнорировать партию — «руководящую и направляющую силу советского общества», присваивает себе авторитарные функции.

Сколько раз за свою министерскую жизнь Родион Яковлевич с острой тоской вспоминал о военных годах! Каким динамичным, начиненным взрывчатым стремлением к действию был его фронт! Как мгновенно реагировал фронт на его приказы, на тактические и стратегические решения, хотя и представлял собой громадную и, казалось бы, трудно управляемую махину! А здесь, в министерстве, даже слабая попытка осуществить ту