— Хотите сказать, он потерял более семидесяти пяти процентов своей крови, когда его выносили из магазина? Но разве может человек остаться после этого в живых?

— Нет, — тихо сказал Соннефорд.

По телу Стефана прошла приятная дрожь.

— И обе пули попали в мягкие ткани, не повредив ни одного органа. Их отразили ребра, другие кости?

Соннефорд продолжал разглядывать катушку, но больше не возился с нею.

— Если бы эти пули тридцать восьмого калибра попали в кости, в результате образовались бы костные осколки. Ничего подобного я не обнаружил. С другой стороны, если бы они не попали в кости, то прошли бы навылет, оставив крупные выходные раны. Но пули я нашел в мышечных тканях.

Стефан смотрел на склоненную голову хирурга:

— Почему у меня такое чувство, что вы хотите сказать мне что-то еще, но боитесь?

Соннефорд поднял на него взгляд:

— А почему у меня такое чувство, отец, что вы не сказали мне правды насчет того, зачем пришли сюда?

— Признаю, — сказал Стефан.

Соннефорд вздохнул и убрал инструменты в коробку.

— Ну хорошо. Входные раны не оставляют сомнений: одна пуля вошла в грудь и задела нижнюю часть грудины, та должна была расколоться или треснуть. Осколки, как шрапнель, пронзили бы важные органы и кровеносные сосуды. Судя по всему, этого не случилось.

— Почему вы говорите «судя по всему»? Либо случилось, либо не случилось.

— Изучив входное отверстие, отец, я знаю, что пуля попала в грудину. И я обнаружил, что она, не причинив вреда грудине, остановилась по другую ее сторону. Значит, пуля каким-то образом прошла через кость, не повредив ее. Такое, конечно, невозможно. И все же я обнаружил входное отверстие над грудиной и пулю в тканях за грудиной. И никакого намека на то, как она туда попала. Более того, след от второй пули расположен у основания четвертого ребра справа, но и это ребро не имеет никаких повреждений. А ведь пуля должна была раздробить его.

— Может быть, вы ошиблись, — сказал Стефан, исполняя роль адвоката дьявола. — Может быть, пуля просто не задела рёбра, прошла между ними.

— Нет. — Соннефорд поднял голову, но не стал смотреть на Стефана. Беспокойство врача все же казалось странным и не объяснялось тем, что он сказал к этому моменту. — Я не делаю диагностических ошибок. Кроме того, в теле пациента эти пули находились именно там, где и должны были находиться, если бы попали в кость, пробили или повредили ее и, растеряв энергию, застряли в мышцах. Но между входной раной и местом нахождения пуль нет поврежденных тканей. Это невозможно. Пули не могут пройти по телу бесследно.

— Кажется, мы имеем дело с малым чудом.

— Не таким уж и малым. Как мне представляется, с чертовски большим.

— Если повреждения, причем несущественные, получили только одна артерия и вена, как Толк мог потерять столько крови? Достаточны ли эти повреждения, чтобы кровопотеря оказалась такой большой?

— Нет, при таких травмах кровотечение не могло быть настолько обильным.

Хирург больше ничего не сказал. Казалось, его крепко держат когти какого-то темного страха, о котором Стефан ничего не знал. Чего он мог бояться? Если он поверил в то, что стал свидетелем чуда, ему следовало бы радоваться.

— Доктор, я знаю, человеку науки, врачу, трудно признать, что есть вещи, которые он не может объяснить со всем своим образованием, которые противоречат всему, во что он верил. Но я прошу вас рассказать мне все, что вы видели. Что вы утаиваете? Как Уинтон Толк мог потерять столько крови при столь несущественных повреждениях?

Соннефорд откинулся на спинку стула:

— В операционной, начав переливание, я посмотрел на рентгенограмму, увидел, где находятся пули, и сделал надрезы для их извлечения. Во время этой работы я обнаружил маленькое отверстие в верхней брыжеечной артерии и небольшой разрыв в верхней межреберной вене. Я не сомневался в том, что обнаружу и другие поврежденные сосуды, но сразу это сделать не удалось, поэтому я перекрыл обе артерии — брыжеечную и межреберную — для их восстановления, предполагая, что после этого поищу другие повреждения. Не было сомнений, что обнаружатся и другие сосуды, требующие вмешательства. Я потратил всего несколько минут — задача оказалась несложной. Сначала, конечно, зашил артерию, из которой кровь хлестала фонтанчиками, — это было самое серьезное повреждение. А потом…

— Потом?.. — тихонько подсказал отец Вайкезик.

— Потом… Я быстро закончил зашивать артерию и принялся за межреберную вену, но разрыв на ней исчез.

— Исчез, — повторил Стефан.

Восторженный трепет прошел по его телу: он услышал именно то, чего ожидал, но это оказалось ошеломляюще важным откровением, превосходившим любые надежды.

— Исчез, — повторил Соннефорд и наконец встретился взглядом со Стефаном. В водянисто-серых глазах хирурга двигалась тень — едва заметное движение левиафана в глубинах мрачного моря, тень страха, — и Стефан убедился в том, что по какой-то необъяснимой причине чудо вызывает у доктора страх. — Травмированная вена зажила, отец. Я знаю, что разрыв был. Сам его перекрывал. Мой лаборант видел это. Моя сестра видела. Но когда я собрался залатать его, оказалось, что разрыв исчез. Я снял зажимы, и кровь потекла по вене, и кровотечения не было. А потом, когда я извлек пули, мышечная ткань, казалось… затянулась на моих глазах.

— Казалось?

— Нет, это увертка с моей стороны, — признался Соннефорд. — Она и в самом деле срослась на моих глазах. Невероятно, но я своими глазами видел это. Не могу ничего доказать, отец, но я знаю: две эти пули наверняка раздробили грудину Толка и размозжили его ребро. Осколки и в самом деле разлетелись внутри, словно шрапнель. Он получил серьезные, смертельные ранения, иначе и быть не могло. Но к тому времени, когда он оказался на операционном столе, тело почти полностью зажило. Поврежденные кости восстановились. Самое главное: повреждения имели верхняя брыжеечная артерия и межреберная вена, поэтому он потерял много крови за короткий срок, но, когда я его вскрыл, оба сосуда восстановились — только небольшие разрывы в каждом. Звучит невероятно, но если бы я не стал зашивать артерию, уверен, она зажила бы сама… как зажила вена.

— А что об этом думает ваша медсестра? И другие помощники?

— Забавно, но… мы почти не говорили об этом. Не могу объяснить почему. Может быть, мы молчали, потому что… живем в рациональные времена, когда чудеса не могут служить объяснением.

— Печально, если так оно и есть, — сказал Стефан.

Тень страха по-прежнему колыхалась в глазах Соннефорда.

— Отец, если Бог есть, а я не признаю его существования, почему Он спасает именно этого копа?

— Он — хороший человек, — сказал отец Вайкезик.

— И что? Я видел сотни умерших хороших людей. Почему выбран только он?