на балах будут смеяться с удовольствием, полагая её ущербной.

С сестрой и племянницей кавалер решил отправить брата Семиона как грамотея и ротмистра Рене как старшего мужчину. Арчибальдус Рене всё-таки был не чужим человеком невесте. Урсула о нём говорила тепло. Но кавалер понимал, что брат Семион, уж какой он дока во всяких бумагах, но насчёт церемоний и этикета он не был большим знатоком. Как и Кёршнеры. Волков, служа при дворце герцога да Приньи, сам церемонии видел и сам принимал в них участие, в общем, он в них разбирался, но самому ему этим всем заниматься было некогда.

Волновало его сейчас совсем другое. Ждал он Роху из Ланна с мушкетами и порохом и думал лишь о том в последнее время, что на той стороне реки у него нет ни одного соглядатая. И что он не знает ничего, что там творится.

Поэтому он снова звал к себе племянника, чтобы узнать у него, поддерживает ли он отношения с купцами с того берега реки. И когда узнал, что тот всё время с ними переписывается и готовится принять первую баржу на новую пристань, то немного приободрился и задумал одно дельце. А ещё он ждал Сыча, уж больно долго сидел тот со своим приятелем в землях барона Адольфа Фридриха фон Деница. Уж за столько-то дней можно было выведать, что там и как.

В общем, никак не мог кавалер сейчас ехать в город и заниматься свадьбой племянницы. И думал, что свадьба будет богата, но богата по-купечески, что не будет в ней изыска благородного.

И кто же ему на помощь пришёл? Конечно же, она.

— Что ж вы, собрались свадьбу племянницы на вкус купчишек отдать? — спросила Бригитт, видя, как все собираются в дорогу.

— Дела у меня, — сухо отвечал Волков, он как раз говорил с племянником о том, что ему нужна встреча с кем-нибудь из купцов из кантона.

— Хорошо, тогда я этим займусь, — сказала госпожа Ланге. — У Кёршнеров своего герба нет. Так хоть наших гербов пошьём, лент бело-голубых закажем, чтобы хоть нашими цветами залы прибрать. Музыкантов нужно нанять хороших, а не абы каких, оговорить, какие скатерти будут, какие кушанья будут, какое вино. Нужно сказать будет, чтобы сладкие вина до третьей смены блюд не подавали, купцы, может, того не знают. А ещё у невесты платье хорошего цвета, если ей прибавить белую фату и шёлковый белый шарф, так как раз будут цвета вашего флага.

О! Это была отличная идея. Она была права, кавалер удивлялся, сам он об этом никогда бы не подумал.

— Я поеду с ними, всё им расскажу, — продолжала Бригитт. — Коли они решили большую свадьбу играть, так уж нужно им помочь, чтобы зря деньги на ветер не выкидывали.

— Нет, — вдруг сказал Волков.

— Отчего же нет? — удивилась госпожа Ланге.

Волков не хотел ей говорить, почему не отпускал её. Скажи он, так это было бы признанием.

— Отчего же нет? — настаивала Бригитт. — Мария уж по дому управится и без меня, не велик срок три дня, а на четвёртый я буду.

А впрочем, что ему было скрывать, он ей и ответил спокойно:

— Не хочу быть без вас. Хочу, чтобы вы всегда при мне были.

Бригитт и так всегда была со спиною прямой, а тут после этих слов так ещё больше выпрямилась. К её щекам прилила кровь. И от того её веснушки, что зимой были почти невидны, исчезли совсем. И она стала оглядываться по сторонам, ища того, кто ещё мог бы слышать эти слова господина. Словно свидетелей искала. Но кроме племянника, что сидел подле Волкова, этих слов никто больше не слышал, ну а юноша к таким речам был спокоен. И тогда она, чуть улыбаясь улыбкой гордости, отвечала:

— Господин мой, сами же понимаете, что там я нужна, там я всё устрою, в три дня управлюсь, три дня без меня проживёте, а коли так я вам надобна, так можете меня прямо сейчас в покои отвести, пока я не уехала.

Спорить с ней было тяжко, почти всегда эта красивая женщина была права. Кавалер понимал, что лучше ей быть в городе и всё там устроить. Поэтому он сказал племяннику:

— Ждите меня тут.

И пошёл за улыбающейся госпожой Ланге вверх по лестнице в её покои.

А когда после всего она, ещё нагая, помогала ему надеть туфлю на больную ногу, то говорила:

— А ещё, господин мой, надобно мне талеров двадцать. А то и тридцать.

Деньги, опять деньги. Он не отвечал ей.

— Платье своё лучшее я отдала племяннице вашей. И быть мне на свадьбе нищей приживалкой не хочется. Так что дайте мне тридцать талеров.

— Вы и так прекрасны, — ответил он. — Без всяких платьев.

Она встала рядом с ним, положила руки ему на плечи и снова улыбалась: — Но тридцать талеров вы мне всё равно дайте.

Глава 30

Он знал, что этот разговор будет непростым и дорогим. Может даже, очень дорогим, но делать ему было нечего. Ему необходимы были хоть какие-нибудь известия с того берега реки. Что там происходило у горцев, что они замышляли, он мог только догадываться. Да, у него был там мальчишка-сирота, свинопас, которого он наградил примерно. Дал десять талеров. И который после этого обещал и дальше ему служить, но с тех пор, как мальчишка ушёл к себе за реку, от него больше вестей не было. Кто знает, что там с ним. Может, попался он страже — из-за глупости, из-за бахвальства пьяного, из-за лишних трат, которые не мог себе позволить свинопас. Может, он уже и не жив. А может, женился или ушёл в другой край. В общем, ничего, кроме догадок, у Волкова не было, а на догадках только дурень строит планы. Ему нужно было знать всё то, что интересовало его о врагах и раньше: когда, сколько и где? Вот он и сел говорить с племянником. Бруно, теперь уже Фолькоф, а не Дейснер, сразу стал отчитываться о проделанной работе. О построенной пристани и договорах с купцами из кантона.

Волкову понравилось то, что молодой человек, во-первых, уже носил иную одежду, одежду приличную, соответствующую новой фамилии, а не ту, в которой кавалер видел его в последний раз. А ещё то, что Бруно вёл записи и во время отчёта то и дело заглядывал в них.

— Брёвна вбили в берег, куплено которых сорок два, — он заглянул в свои бумаги, — а вбито тридцать шесть.