Камердинер генерала Арсеньева Петр ждал чиновника в дальнем углу, закутавшись в кучерский армяк.

— Ты и есть Петр? — спросил его Тарле.

— Я, господин. Я Петр и состою при моем барине в должности камердинера.

— Ты камердинер генерала?

— Да. Но говорите тише. Никто не должен знать, что я здесь. Садитесь рядом и выпьем водки, дабы никто в вас полицейского не заподозрил.

Тарле сел на лавку.

— Я чиновник юстиц-коллегии, а не полицейский.

— А вот сие без разницы, сударь. Ни вам, ни мне, лишняя слава не нужна. Вы принесли, что я просил?

Тарле вытащил бархатный кошелек из кармана своего кафтана.

— Там все? Все двадцать пять рублей?

— Здесь тридцать рублей серебром, Петр. Но ты должен мне сказать свою тайну. Может и не стоит она такой суммы.

— Стоит, сударь.

Тарле отдал кошель. Слуга быстро спрятал его.

— А теперь говори, — приказал чиновник.

— Мой господин, его превосходительство генерал Арсеньев, не все вам сказал, когда вы к нему приходили.

— А ты знаешь то, о чем он промолчал?

— Про это и пришел вам поведать, сударь. Барин то мой слишком скуп со слугами верными. И полтины не пожалует. Все ключи от буфетной с собой носит. Иное дело у других господ. Вон у князя Щербатова слуги как живут? Нам ли чета?

— Ты пришел мне рассказать о своих бедах, Петр? Дело говори.

— Как прикажете, барин. Я готов все рассказать, коли денежки уплачены.

— Давай к делу!

— Снова вы голос повышаете, сударь. Нам следует говорить тихо…

***

Хроника событий: января, года 1733-го от Рождества Христова.

Москва.

Канцелярия юстиц-коллегии.

Тарле сразу после разговора со слугой отправился в канцелярию юстиц-коллегии и нашел там Волкова.

— Есть срочный разговор, Степан Андреевич.

— Что у тебя, Иван Карлович? Занят я ныне.

— Дело срочное! Отлагательств не терпящее!

— Хорошо! Говори!

— Узнал я кое-что важное. И сие может нам помочь в нашем деле, Степан Андреевич.

— Ты дело поведай, Иван Карлович. Потом решим важно сие или не важно.

— Я здесь поспрошал кое-кого и узнал…

Тарле замялся и замолчал. Степан поторопил его.

— Так говори, Иван Карлович.

— Боюсь обидеть тебя.

— Говори. Я если сие для пользы дела, то обиду стерплю.

Тарле начал:

— После того как побывал я в доме генерала Арсеньева и разговаривал с ним, мне не давала покоя одна мысль.

— И что сие за мысль?

— Я видел, что генерал не все мне сказал. И стал я искать того, кто мне помог бы узнать то, что мне надобно.

— И нашел?

— Нашел. Ныне имел я приватный разговор с камердинером генерала Петром. Благо, что Арсеньев скуп со своим слугами. А я проявил щедрость и тридцать рублей серебром слуге положил.

— И что он сказал?

— Камердинер слышал разговор генерала и его жены. Говорили они сразу после моего ухода из дома Арсеньевых.

— Говорили о чем Иван Карлович?

— Получается, что, Варвара Арсеньева и Елизавета Салтыкова есть одна и та же женщина!

— Что?

— Твоя жена Степан Андреевич и её мать это та самая женщина.

Волков рассмеялся в ответ.

— Не думаю, что сие правда, Иван Карлович.

— Слуга мне не врал, Степан Андреевич. Он сказал то, что слышал своими ушами.

— Возможно, Иван Карлович. Возможно, что слуга сие слышал. Но если сии слова специально для слуги произнесены были?

— Специально? Но кому это могло понадобиться?

— Тому, кто хотел, чтобы ты про сие узнал и мне пересказал. Такого ты не можешь предположить?

— В сем деле, что угодно можно предположить. Но слишком мудрено все. Не думаю, что все было подстроено. Слуга взаправду сие слышал.

— А если они хотят подбросить тебе наживку в виде Воды жизни, Иван Карлович? Ведь подбросили тебе и Карпову сказку про «Ведьмину гать».

— Сказку, Степан Андреевич?

— Мы с Карповым кое-что интересное узнали, Иван Карлович. Держали вас Карповым не в «Ведьминой гати».

— А где? — спросил Тарле.

— В версте от дома барского в Архангельском.

Волков внимательно смотрел на Тарле. Тот казался удивленным.

— Что? — не поверил Тарле. — Но, то было глухое место. Только тайными тропами туда добраться было можно!

— Нет, Иван Карлович. Место сие не глухое. Пустынное, но не глухое. И никакой «Ведьминой гати» нет, и не было никогда. Это пустая болтовня для запугивания приезжих. Кто-то нарочно сию байку придумал.

— Но мог же Карпов ошибиться?

— Нет.

— Но как узнал он?

— Он не стал пить сонное зелье, коим вас опоили. И если в «Ведьмину гать» он добирался долго, то обратно не более получаса. Так понял он, что место сие недалеко от имения. И он его нашел и все осмотрел. Карпов, пока вас там держали, платок в сене спрятал. Там и нашел его. И, стало, нет никакой гати Ведьминой!

— А что старик Ипатыч сказал?

— Ничего!

— Как ничего?

— Он болтал о ведьмах и следы путал. Но как только Карпов все разузнал, Ипатыч пропал. А затем мы нашли его тело.

— Черт знает что! Так нас специально туда заперли? Ждали тебя, Степан Андреевич?

— Именно, Иван Карлович.

— А ныне ничего точно уже не разузнать? Так?

— Так, Иван Карлович. И Тит Ипатыч помер и отец Михаил на Москву отъехал. Никого нет, кто ответы мог дать.

— Так надобно найти отца Михаила.

— Уже послал людей, но пока новостей нет.

— Значит, снова тупик? Хорошо хоть никаких происшествий пока в дому Кантемиров нет. А то снова слухи поползут по Москве. А ныне праздники. Балы. Карнавалы в домах знати. Народные гуляния.

— Но что нам делать? — спросил Волков. — Я сам в растерянности. Вроде головой рисковал. Сломя голову помчался в Архангельское. Ответы думал там найти.

— Но нас с Карповым ты спас, Степан Андреевич.

— Спас ли? Может ничего вам и не грозило, Иван Карлович.

— Но как только ты в Архангельское прибыл, нас и отпустили. Значит ты и спас, Степан Андреевич.

— А скажи мне, Иван Карлович, ты был рядом со мной, когда я беспамятстве лежал в Архангельском?

— Был, Степан Андреевич.

— И я говорил что-нибудь?

— Дак бормотал что-то. Но что было не разобрать. Затем ты пришел в себя и отправил меня в Москву. Неужто сего не помнишь?

— Все как в тумане, Иван Карлович.

— Странно сие, Степан Андреевич. Вроде и не хочется верить в нечистую силу, но как сие объяснить иначе?

— Нет. С нами человек играет. Человек из плоти и крови. Сейчас мне и по начальству доложить нечего. Ничего не знаем толком.

— Нам все нити некто словно отрезал. Сам посуди. Лекарь де Генин, на которого