маленькую девочку, как телица утешала своих тонконогих детей в покоях Мерура. Хотелось уснуть и забыть ангела, как страшный сон. Был ли он реальным, она не понимала, зато как никогда раньше ощущала нехватку внимания. Химари казалась ей близким человеком, с ней хотелось поделиться наболевшим, чтобы получить в ответ жалость и заботу.

— Мама никогда меня не любила, — тихо прошептала Ева, скомкав в черных ладонях кошкин платок. — Мало рук и много мозгов. Слишком любопытная, приставучая, неуклюжая. Меня не любил никто, но ее нелюбовь ранила сильнее всего.

Химари смолкла, и когда паучонок подняла на нее глаза, то увидела, как кошка смотрит в сторону. Не слушает? Ну и пусть. Слова уже вырвались, и стоило договорить, чтобы еще не скоро захотелось жаловаться снова.

— Когда я плакала, а я всегда плакала, потому что мои бестолковые руки мало на что годятся, — Ева раскрыла пальцы веером и с грустью на них посмотрела. — Я делала так, — и свела ладони вместе, упершись пальцами друг в друга, — пальцы липли, я растягивала меж них тонкие нити, они путались, сбиваясь в бесформенные клочки, иногда в паутину, это успокаивало. Полная моих слез, паутина однажды заиграла в блеклых лучах луны, и я увидела в ней лицо того чудовища, что является мне с тех пор. Тогда я еще не боялась его. Тогда я плела и плела, ожидая увидеть его снова, но видела лишь окружающих меня тварей. Я не сразу поняла, что вижу и настоящее, и прошлое, и будущее. Сперва было сложно их отличить — в паутине это лишь образы, я вижу их, даже если не знаю тех, кто в них есть, я слышу их, хотя никто из сидящих рядом с паутиной не услышит и шороха. Я могу видеть множество возможных событий, они словно вырванные клочки одной ленты. Есть узлы — в них мало вариантов, но все они похожи, а есть тысячи вариантов абсолютных бессмысленностей, — Ева громко шмыгнула носом и сглотнула сопли. Вроде уже не хотелось плакать, и тело дрожать перестало. — Мама, увидев это, продала меня Меруру. Я думала, что моя жизнь изменится. Но каждое утро я рассказывала быку, каким будет его день, описывая все до мелочей, ела то, что останется с его стола и уходила к его жене и детям. Им я тоже говорила, что их ждет. Я была неотрывно с ними, но как игрушка, они смеялись надо мной или боялись меня, зависело лишь от их возраста. Но провидиц не выбирают.

— Они боялись, что ты предскажешь им смерть. Да и я знаю, что пауки не ходят у быков в слугах, их работа — поля и леса, ремесла, особенно создание тканей и гобеленов, — Химари, наконец, отозвалась.

— Они боялись не только этого, — и Ева пальцами зачесала назад волосы, обнажив все восемь черных бездонных глаз, серпом уходящих к макушке. — Еще были хелицеры, но их спилили.

— Отчего ты прячешь глаза? — Кошка оживилась, подхватила жесткие черные пряди паучьих волос, вытащила из наручей пару игл.

— Это пугало быков и они, м-м-м, попросили меня их спрятать, — Ева закрыла глаза, увидев, как Химари начинает заплетать челку в косу ото лба.

— Но зато служение им спасло тебя от призыва в ряды ангелов, — примиряюще прошептала кошка.

— Не совсем, — Ева закусила губу, воспоминания об этом были ей неприятны. Но ведь кошке можно было доверить все, что угодно. — Я изначально им не подходила — здоровье слабое. Мама несколько лет подряд приводила меня, ожидая, что я подойду, и меня заберут. И раз за разом ей отказывали. Я была ее надеждой на кристальную смерть, а так подвела…

— О, кто же додумался дарить родителям право умереть в водах Самсавеила и покоиться в песочных часах в ногах Люциферы в уплату жизней их драгоценных деток? — со смешком отозвалась Химари.

Но Еве показалось, что смех ее — очень грустный и даже болезненно саркастичный. И паучиха пожала плечами.

— Меня Мерур забрал из-за дара. Мама была счастлива — ей полагалась достойная старость и кристальная смерть. Вот только я все равно ее подвела. Я ведь не хотела. Правда, не хотела.

— М?

— Это я предсказала Меруру смерть. Только я. Значит, ее лишат всего этого. Значит, все зря. И я — тоже зря! — Ева с силой стиснула кулаки, царапнув ногтями ладони. Громко шмыгнула носом и запрокинула голову, чтобы слезы не потекли по щекам.

— Ты же не виновата, что он должен был умереть, верно? Ты просто увидела это, и все, — Химари смахнула Евины слезы и вытерла нос платком.

— Как бы сказать… — Ева пошевелила носом и скосила глаза, пряча взгляд от кошки. — Все, что я вижу в паутине — оно как бы уже есть. Но где-то не здесь, а вообще есть. Я не знаю, где. Это как поле. Голая земля и тысячи свечей, — она пыталась жестикулировать, руками охватывая все то множество, что хотела описать. — Они не горят. А я иду с фонарем. Я просто иду, смотря по сторонам и, сама того не желая, зажигаю все свечи рядом с собой. Я… я, — Ева запнулась и принялась кусать губы.

— Твоя паутина и есть — тот фонарь? — кошка тихо мурчала на ухо.

— Да, — Ева кивнула. — Но свечи тухнут, когда я ухожу. Но как бы не до конца — они тлеют. Они словно помнят, что когда-то горели. И… и…

— Давай помогу, — Химари погладила ее по руке и, вздохнув, начала. — Поле — что-то вроде судьбы кого-то, кого ты видишь в паутине, верно? — Ева кивнула. — Свечи — события, которые могут произойти или не произойти, верно? — Ева снова кивнула. — Ты зажигаешь чужие свечи просто оттого, что видишь их. А потом сам человек проходит по этому полю своей жизни. И те свечи, что ты зажигала, они скорее всего и загорятся, потому что, как ты сказала, они помнят, что горели. Так?

— Так. Если бы я не посмотрела, Мерур, может, мог бы выжить. Он ведь не такой уж плохой. Он ведь…

— Ева, ну что за глупости ты говоришь? Он ведь попросил бы тебя посмотреть. И ты бы точно так же предрекла ему смерть. Ну разве нет, м?

— Наверное, — тихо-тихо прошептала Ева и пожала плечами. Ей так хотелось прекратить этот разговор, прервать немедленно. И спрятаться, закрыться от липкого ощущения неизбежности собственной смерти. Мерур ее больше не тревожил, Химари оправдала страшное предсказание так равнодушно, что провидица поверила и смогла отпустить вину.

— И это вполне логично, что окружающие тебя боялись — ты не ошибаешься.

— А