– Зубы мне не заговаривай! – обозлилась ведьма. – А Огнева где? До захода солнца она должна была сделать выбор… и об этом уже кричали бы все ваши глупые домовые!

– Выбор?! – Димка поперхнулся и выплеснул остатки жуть-колы на газон. – Ага. Мы все лоханулись. А эти ребята все взяли и переиграли. Выберет Влада Огнева, как же! Является в Носферон, как ни в чем не бывало, ключ какой-то облезлый нам показывает и спрашивает, как поклеить новые обои в ее старом доме. И стенки покрасить заодно. А все потому, что можно вытащить девушку из Тьмы, но нельзя вытащить Тьму из девушки! Сейчас вы меня спросите, где Темнейший? А я отвечу, – Ац так яростно кивнул, что его дреды совершили прыжок вверх-вниз. – Психанул, умотал в свою дальнюю зловоротню на край города, потом приехал в Носферон, снова уехал, приехал, уехал, приехал, и теперь они с Владой о чем-то спорят так, что близко не подходи. И если Огнева сумела довести до такого срыва самого хозяина Тьмы, то она его достойна. Так я всем этим нетрезвым Готти и сказал. Получил от Герки по шее, отвалил и давлюсь жуть-колой, не лезет уже в меня больше. А в Носфер не сунуться, вот так меня уже достала Синицина, я уже почти сдался… – Ац выразительно приложил руку к шее и помотал головой. – Мне продолжать вам исповедоваться, Дарья Романовна?!

– Так она нашла свободу между мирами, бессмертие и навсегда семнадцать лет, – пробормотала Верховная, поджав губы. – Я что-то подобное и подозревала. Этот старый дом Огневых, в нем все дело. Теперь она получает полную власть над ними обоими, иначе ее ждала бы незавидная судьба в любом случае. Бертилов держал бы ее в иллюзиях, из которых не вырваться, а Муранов стал опасен и подчинил бы ее себе, помня, что сделали Венго с его миром…

– Ась? – Ац приложил руку к уху, когда особенно громкий удар басов проревел из подземного грота. – Вы, кажется, обозвали повелителя Тьмы кем-то… Я не расслышал. Кем-кем, кровопийцей и авантюристом?

– Я еще посмотрю, как вы все будете жить под присмотром Стража, особенно Алекс, – холодно произнесла Верховная ведьма. – Что празднуют в Носфероне, могу я узнать?

– Воссоединение с Тьмой. Восход темных, новая эра. Звучит? – Ацкий задрал голову, выпятив грудь и ударив в нее кулаком.

– Ужасно звучит. – По лицу Верховной ведьмы пробежала тень страха. – Эра новых темных. Все, что произошло, – случайное везение, и вампиры по ошибке получили и Тьму, и чудовищную силу. Поздравлять я вас не стану, нечисть.

Верховная повернулась и направилась в сторону машины, которая ждала ее неподалеку.

– Эй, Ведьмовство! – Ац, сложив два пальца, пронзительно свистнул ей вслед, и холодный ветер вдруг налетел на Дашу, пробрав до костей и перехватив дыхание. – А поздравить придется! Гильс Муранов – это лучшее, что могло случиться с Тьмой! Да-да…

Порывы холодного ветра преследовали машину Верховной ведьмы, ударяя в стекла ледяной крупой, но потом шквал затих, рассеявшись в темноте над городом.

* * *

Не то чтобы Егор Бертилов прятался ото всех, но сейчас он в полном одиночестве сидел возле костра в самом конце Конногвардейского бульвара и бросал письма в зеленый огонь.

Огонь этот плясал в листьях на земле, пожирая несуществующие письма, которые Морок мысленно написал девушке, но так и не отправил, сохранив в уголках памяти.

Когда количество сожженных писем превысило количество дней, которые Егор знал Владу Огневу, он содрал с себя лохмотья любимой зеленой рубахи, с которой не расставался долгие годы. Да и на рубаху это уже было мало похоже после столкновения с армией некроманта – разве что на обрывки ткани, висящие на плечах.

– К чертям все, – пробормотал Бертилов, глядя, как огонь уничтожает остатки любимой рубашки. – …Не пойду в Носфер. Раз она там. Празднует с ним. А че… нормально. И будьте счастливы, проваливайте на все четыре стороны!

Потом бухнулся спиной в замороженные листья, закинув руки за голову. Вставать, что-то говорить или делать сейчас ему не особо хотелось. Где-то в бескрайней вышине холодела ноябрьская темнота: казалось, что она воцарилась в мире надолго, до бесконечно далекой еще весны.

Егор лежал на земле, вдыхая чистый и торжественный запах подступающей зимы, и смотрел в темное небо.

Там плыли не облака, а только их призраки – едва заметные белесые хлопья. Луна выглядела плоским блином, которому не помешала бы ложка сметаны или меда. Морок был голоден, и мысли плавно соскакивали на ужин в столовой Носферона, где будут праздновать «возврат Тьмы» и «эру новых темных», из-за которой Темному универу срочно придется менять теорию преподавания нуаристики, янвологии и носфераторики.

Там, в столовой, он может столкнуться с той, письма к которой он сжег, еще не написав. Разумеется, он умеет хохмить, строить наглый вид и вообще, если захочет, поднимет там тарарам на весь Носферон. Но ее серые, всегда встревоженные глаза, тонкий профиль, трогательный поворот шеи – как быть со всем этим?

Хочет он этой встречи или наоборот – понять было невозможно, и Луна то двоилась, то расплывалась по краям, и тогда Мороку приходилось прикладывать к глазам согнутый локоть, прокашливаясь от горечи в горле.

Потом диск луны вдруг исчез – его заслонил силуэт чьей-то головы.

– Егорушка, ну что же ты валяешься, как обломок кораблекрушения, – прозвенел серебристый голосок Дрины Веснич. – Может, хватит демонстративно страдать по Огневой?

Егор, поморщившись, скосил взгляд на кикимору. Любую другую девчонку он моментально поставил бы на место, по крайней мере – обеспечил бы ей рой зеленых светящихся жуков в волосах. Но только не эту кикимору, давнюю подругу детства.

– Дрин, прости. Сейчас не время для задушевных разговоров. Хочу побыть один.

– Нет уж, дудки, – возразила Дрина. – Универ без тебя праздновать на полную катушку не хочет. Как и без Гильса, он тоже сначала был в ярости.

Егор, приподняв голову, долго смотрел на кикимору, озадаченно хмурясь.

– Не понял?

– Если ты не в курсе последних слухов, то мог бы спросить меня, – хихикнула кикимора. – Ты ведь слетаешь с катушек, когда речь идет о ней, да еще и щупальцами зелеными, чуть что не так тебе скажешь, – хрясь на полстраны! А меня прислали, потому что я тебя не боюсь ни капельки, в отличие от многих.

– Я не понял, почему Муранов был в ярости, – повторил Морок, досадуя на себя за то, что позволил кикиморе увидеть, насколько сильно взволновали его