– Вот, я достаю документы…

Понятно, почему волки организованно отступили на заранее подготовленные позиции – дело явно не в трусости, а в трезвом расчете. Волку в высокий кузов «студера» никак не запрыгнуть. Пули их не берут, а вот добрый удар приклада по башке, очень даже возможно, в два счета вышибет мозги…

Старлей, не подходя вплотную и опустив автомат, но все же держа его одной рукой так, чтобы в случае чего дать очередь по ногам, взял у меня удостоверение, отнес его под свет правой фары и внимательно прочитал, присев на корточки. Вернув мне его, откозырял:

– Извините, товарищ капитан, нештатная ситуация… Старший лейтенант Фузелев, комендантская рота дивизии. У вас что-то случилось? Вы один?

– Один, – сказал я, чувствуя даже не радость – величайшее облегчение. – Собственно, ничего не случилось, просто служебная необходимость…

Я бил наверняка – ни один простой армеец, тем более младший по званию, не станет выспрашивать у офицера Смерша, какая такая служебная необходимость того заставила оказаться ночью в одиночестве на лесной дороге. Служебная необходимость у нас бывает самая разная, и любопытство тут неуместно…

– Имею приказ: доставить груз в Косачи, в военную комендатуру. – Он продолжил гораздо менее служебным тоном: – Думали управиться засветло, да вот заплутали. Где-то сбились. Указателей тут нет, а карта на этих стежках да еще темнота, не помогает… Не подскажете, в Косачи правильно едем?

– Правильно, – кивнул я. – Тут всего-то пара километров по прямой, никуда сворачивать не нужно… Придется к вам, пожалуй что, в попутчики навязаться. У меня с машиной что-то, мотор заглох…

– Сейчас посмотрим, товарищ капитан! – воскликнул старлей, явно обрадованный тем, что его ночные дорожные мытарстава подошли внезапно к концу. – Мержанов у нас в моторах дока, вот только на таких вот дорогах блудит иногда, раздолбай… – Он обернулся к кабине и крикнул: – Мержанов, посмотри, что с «Виллисом»!

Из левой дверцы проворно вылез шофер и быстрым шагом направился к «Виллису». Я отметил, что старлей не подал своим команду «Отставить!», и они все так же стояли у бортов, бдительно направив автоматы на освещенный луной лес, где меж деревьев не наблюдалось никакого движения – ну да береженого бог бережет, старлей дело знает: лесная дорога, ночь, а безупречно подделанных документов, в том числе и офицерских, я сам повидал несчитано…

Мотор «Виллиса» заработал и молотил как ни в чем не бывало. Заглушив его, Мержанов подошел к нам и козырнул:

– Товарищ старший лейтенант, все вроде в порядке, работает движок. Так оно тоже бывает: постоит машина, и пройдет само по себе.

– Вот и отлично, – сказал я. – Поеду своим ходом, а вы за мной. Мигом до Косачей доберемся.

Положил в машину сумку с инструментами, подобрал фуражку. Мотор вновь завелся исправно, и я выехал на дорогу между колеями, подумав: с Ерохиным было то же самое, когда приехали наши, мотор преотлично завелся.

…Войдя в родной отдел, я прекрасно сознавал, что вид у меня крайне предосудительный: гимнастерка и галифе измазаны смолой, вдобавок справа на боку зияет большая прореха (не помню, как ее заполучил), повсюду прилипли еловые иглы, они и в волосах запутались, ладони и лицо в смоле, щеки к тыльная сторона рук покрыты ссадинами (чуть позже обнаружилось, что рукоятки «ТТ» и «нагана» тоже извазюканы в смоле, пришлось отчищать их скипидаром). Пахло от меня, как от приличной ели. Однако дежурный и бровью не повел: не первый год в нашей системе служил, привык, что порой разыскники возвращаются с задания и в более растерзанном виде…

А вот Петруша, маявшийся тут же, как на иголках, лицом владел гораздо хуже, вскочил с жесткого стула с радостным и взволнованным видом. Причина выяснилась в коридоре: Радаев, неожиданно уехавший в Талашкевичи с группой Веснина, приказал ему: если я не вернусь в расположение до двадцати четырех ноль-ноль, взять двух солдат и искать мою машину на таком-то отрезке дороги, а также заехать на мельницу и выяснить, не был ли я там, – и «держать на мельнице ухо востро». После чего Петруша в тревоге за меня места себе не находил: чем ближе был назначенный срок, тем сильнее волновался. Но я объявился целым и невредимым за сорок две минуты до полуночи…

Я легко пресек его попытки выспросить хоть что-нибудь, отправил спать и пошел к себе в кабинет по широкой лестнице и просторным пустым коридорам, скупо освещенным большими настенными керосиновыми лампами – наследство прежних хозяев, державших их в качестве аварийного освещения, превращенного нами в основное (электростанцию немцы порушили качественно, и к восстановлению еще не приступали). Шаги отдавались неприятным гулким эхом, и я старался ступать потише.

Почему Радаев на ночь глядя сорвался из Косачей, загадки не представляло. Коли уж группа Веснина, коли уж Талашкевичи… Дело ясное: операция «Крот». Каждый знает ровно столько, сколько ему положено знать, но я, став с некоторых пор старшим группы (пусть и такой чуточку опереточной, как «Учитель»), посещал совещания старших групп в качестве полноправного члена. И наслушался кое-чего, не входившего в круг моих прямых обязанностей…

В Талашкевичах взяли серьезного абверовского резидента, нацеленного в том числе на сбор информации о тамошнем крупном железнодорожном узле – воинские перевозки, понятно. И стало известно, что к нему для координации действий должен прибыть не рядовой агент – крупняк, по некоторым данным, офицер штаба фронта, нашего фронта: не только мы засылаем к немцам таких вот Крамеров, увы, это улица с двухсторонним движением. Коли уж Радаев внезапно сорвался в Талашкевичи, это означает только одно: «Крот» замаячил на горизонте, и подполковник, как не раз случалось, будет лично руководить завершающей фазой операции, а следовательно, Крота будут брать…

У себя в кабинете, каюсь, я набуровил стакан водки и хватил одним духом – старый надежный способ снять нешуточное напряжение, тем более после такой истории. И задумался над тем, как мне теперь быть.

В данном случае я не обязан отчитываться немедленно, иначе связался бы с дивизионным управлением, что Радаев встретил бы с пониманием. Но сейчас… Никак не мог я изложить только что произошедшее на бумаге – хорошо представляю, как такой рапорт встретили бы. Примерно так, как я воспринимал рассказы Бареи. Разница, и нешуточная, в том, что теперь я относился к его рассказам крайне серьезно – а что еще оставалось?

И снова подумалось: что, если спецотдел, занимающийся странным, в нашей системе все же есть? Одно воспоминание из времен курсантской юности как раз на такое предположение и наталкивало.

Когда я оканчивал третий курс, к нам с инспекцией приехал комиссар