Мужички живо скинули один – потрепанный капелюх, другой – фуражку с потускневшим лаковым козырьком, поклонились мне не то чтобы приниженно, но безусловно с почтением. Мельник не удостоил меня и кивка, но это ничуть не походило на надменность или вызов – просто спокойная уверенность крепкого хозяина, не привыкшего ломать шапку попусту (да голова у него и непокрыта). Интересно, с польскими чиновниками или жандармами он так же независимо держался? Или с немцами? Они, Гармаш рассказывал, тоже частенько приезжали к нему молоть зерно для войсковых пекарен – ну конечно, не сами за плугом ходили, а изымали у хлеборобов налогом натурой…

– Если хотите, я предъявлю документы, – сказал я и поднес близко к его лицу офицерское удостоверение личности – не относительно безобидное, выданное наркоматом обороны без указания места службы, а гораздо более тяжелое, где на обложке под пятиконечной звездой было приписано и про контрразведку «Смерш».

Удостоверение в развернутом виде, упоминание о военной контрразведке, все, что прозвучало и чему еще предстояло прозвучать, – это было заранее продумано и обговорено с Радаевым. Такая работа, иногда приходится взапуски импровизировать, а иногда, словно хорошо вызубривший роль актер, шпаришь по задуманному – до тех пор, пока разговор не примет не предусмотренный пьесой оборот. Если примет, конечно…

Жебрак сделал такое движение, словно верил мне всецело и не собирался въедливо изучать удостоверение:

– Смотришь не на документ, а на человека… По делу пожаловали, пан капитан, или на дороге заблукали? Дорог у нас – что паучиная сеть, новому человеку заблукать легко…

Я отметил: в противоположность многим своим землякам, в том числе и интеллигентным, он с маху разобрался в моем воинском звании. Но это ни о чем еще не говорило…

– По делу, – сказал я. – Вы очень заняты? Я вижу, у вас вовсю идет работа, правда, не знаю, как ее назвать – я человек городской, на мельнице впервые в жизни…

– Помол, пан капитан, – ответил он все так же непринужденно. – Коли вы по делу, я в полном вашем распоряжении – как же иначе, если власти… Душевно прошу в дом. У меня на мельнице Тимош, давний подручный, он дело знает и пригляда не требует…

Как и полагается хозяину, он пошел на шаг впереди, предварительно повесив фартук на деревянный гвоздь у двери на мельницу и похлопав себя широкими ладонями, так что мучная пыль взлетела невесомыми облачками. В доме было тихо, полы устланы покрытыми неярким узором половиками, стены и потолок беленые. На подоконнике стоял горшок с неизвестными мне по названию мелкими желтыми цветочками.

– Вот сюда, в горницу пожалуйте.

Большая горница на два окна показалась мне довольно необычной для этих мест. Я в здешних краях побывал в двух деревнях, в домах не самых незаможных крестьян и на двух отнюдь не бедных хуторах. Везде одно и то же: мебель, пусть и добротная, явно изготовлена местными столярами, пусть и не краснодеревщиками. Здесь все иначе – куда ни посмотри, мебель покупная, городская, почтенного возраста, но не выглядевшая обветшалой – громадный шкаф с резьбой в виде виноградных листьев и стеклянными окошечками наверху створок, массивный стол с фигурными ножками, застеленный покупной же скатертью, полдюжины жестких стульев вокруг него, буфет с начищенными бронзовыми ручками и посудой в верхней застекленной части.

Высоко под потолком висела большая шикарная керосиновая лампа – фигурный резервуар из светло-синего стекла, голубой стеклянный абажур. По стене и потолку в угол горницы втянулась тоненькая цепочка – ага, чтобы поднимать и опускать, видывал я такие. Резервуар, отсюда видно, полон – в отличие от многих земляков, мельник вряд ли испытывал нужду в керосине.

Он радушно показал мне на стул, дождался, когда я усядусь, и только тогда сел сам. За спиной у меня до стены метра два – но беспокоиться по этому поводу не следует. Дом мельника – не классический старинный замок из готических романов, где полно потайных ходов и потайных дверей. Никто не подкрадется сзади и не отоварит чем-нибудь тяжелым по затылку. Как там было в ветхом выпуске «Кровавой мести», попавшемся Петруше в городской библиотеке? «Едва слышный скрип за стеной заставил великого сыщика Шерлока Холмса обернуться и выхватить пистолет. И вовремя – на него надвигался мрачный верзила со злодейски блестевшими глазами и длинным сверкающим ножом в руке, появившийся из потайной двери. Но меткий выстрел сыщика…» Не то место, и обстановка не та…

– Парного молочка не желаете?

– Нет, благодарю, – сказал я.

– Тогда, может, чего покрепче?

– Не трудитесь, ничего не нужно, – мотнул я головой. – Я при исполнении…

– Понимаем, служба…

В горнице не было ни одной иконы – а ведь и иные горожане, даже неверующие, и уж тем более хуторяне с сельчанами обязательно держали в красном углу иконы, кто православные, кто католические. Для неверующих это было своего рода дополнительной страховкой от немцев и полицаев, а в старые времена – и от поляков. Пусть видят, что здесь богобоязненные люди живут, а не безбожники. Правда, отсутствие икон ни о чем еще не говорило…

Барея говорил правду, глаза у мельника были примечательные: умные, проницательные, словно заглядывавшие в душу. Глаза хорошего следователя или опытного врача…

– Давайте сразу перейдем к делу, – сказал я насквозь официальным тоном. – Я вас, конечно, не могу посвящать в наши секреты, но кое-что расскажу. Я веду следствие по одному запутанному делу. В нашей работе бывает по-разному. Иногда я к кому-то отправляюсь по указанию начальства, иногда, как вот сейчас, приезжаю по собственной инициативе, никого пока что не ставя в известность. Такое мне разрешается. Поручение у меня к вам несложное…

Я положил планшетку на колени, достал из нее лист белой немецкой бумаги, роскошную швейцарскую авторучку «Монблан» с золотым пером (год назад мы нашли несколько в немецком штабе и хозяйственно прибрали к рукам вместе с флаконами немецких чернил – нам порой приходилось скрипеть перышком не хуже штабных писарей). Пододвинул к мельнику и бумагу, и авторучку, перед поездкой заправленную до краев. Сказал:

– Вы ведь окончили в Темблине начальное училище…

– Было такое дело, – кивнул Жебрак. – Батька всю жизнь страдал, что его грамоте не выучили. Пришлось держать приказчика исключительно для составления всяких бумаг – хозяйство вроде мельницы бумаг требует. Вот и отправили меня учиться…

– Тогда, может быть, помните, как писали под диктовку?

– А как же ж, – сказал Жебрак. – Как сейчас помню: ходит пан учитель между партами и диктует громко, с расстановкой: «Хараша халодная вада, кагда хочеца пить». А мы должны написать не как слышится, а как