Женщина в юбке и в «корсетке», похожей на мужской жилет, но из более светлой материи. Голова ее не убрана, как у девушек, цветами и лентами, а повязана шелковым платком, так что закрыты волосы и даже весь лоб, а уши и шея открыты.

Они вошли в гостиную вместе с дружками, девушками и сватами.

Муж и жена трижды поклонились отцу в ноги.

25 сентября

Я говорю с отцом в шутливом тоне и потому могу говорить все. Моя последняя фраза третьего дня его оскорбила.

Он жалуется, говорит, что вел безумную жизнь, что он веселился, но что ему чего-то не хватает, что он несчастлив…

– В кого же ты влюблен? – спросила я в насмешку над его вздохом.

– Ты хочешь знать это?

И он опять покраснел так, что захватил руками свою голову, чтобы скрыть свое лицо.

– Я хочу, скажи!

– В maman.

Голос его дрожал, и я взволновалась до того, что громко засмеялась, чтобы скрыть свое волнение.

– Я знал, что ты не поймешь меня! – вскричал он.

– Извини, но эта супружеско-романтическая страсть так мало на тебя похожа…

– Потому что ты меня не знаешь! Но клянусь тебе, клянусь, что это правда, – перед образом, перед этим крестом, благословением моего отца!

И он перекрестился на образ и крест, висящий над постелью.

– Может быть, это потому, что я представляю ее себе молодой, как тогда, что в воображении я живу прошедшим. Когда нас разлучили, я был как сумасшедший, я пешком ходил к Ахтырской Божьей Матери; но говорят, что она приносит несчастье, и это правда, так как потом все еще больше запуталось. И потом… Сказать ли… Ты будешь смеяться… Когда вы жили в Харькове, я ездил туда тайком один, брал извозчика и целый день ждал у вашего дома, чтобы видеть, как она выйдет, и потом возвращался, никем не замеченный.

– Если это правда, это очень трогательно.

– Скажи мне, так как мы уже заговорили о maman.

У нее… У нее нет ко мне отвращения?

– Отвращения? Да почему же? Нет, совсем нет.

– Иногда… бывают… такие непреодолимые антипатии.

– Да нет же, нет.

Одним словом, мы долго говорили об этом.

Я говорила о ней, как о святой, какой помню ее с тех пор, как поняла ее положение.

Было поздно, я пошла спать. У себя я бы поужинала, читала, писала.

Сегодня в восемь часов утра мы должны были уехать в Полтаву, но явилась Елена К., мать Паши, очень любезная, немного аффектированная.

Мы вместе пили чай и потом уехали. Отцу моему нужно быть в городе для председательства.

Холодно, по временам идет дождь. Гуляя, я зашла к фотографу; я снялась крестьянкой, стоя, сидя, в лежачем положении, как будто спящей.

Мы встретили Г.

– Вы видели мою дочь? – спросил отец.

– Да, я видел ее…

– Лучше не найдешь, не правда ли? И нет, и не было подобной ей.

– Извините, были в те времена, когда существовал Олимп.

– Я вижу, что вы умеете говорить комплименты.

Этот господин довольно дурен собой, довольно черноволос, довольно порядочный, довольно светский, немного авантюрист, игрок и довольно честный человек. В Полтаве его считают самым образованным и порядочным человеком.

При первом морозе я надела мою зимнюю шубку; она была уложена и еще сохранила тот запах, какой имела в Риме, – и этот запах, этот мех!..

Заметили ли вы, что для того, чтобы перенестись в какое-нибудь место, достаточно вспомнить запах, воздух, цвет?.. Провести зиму в Париже? О! Нет!..

26 сентября

Я плачу от скуки; мне хочется уехать, я здесь чувствую себя несчастной, теряю время, жизнь, страдаю и раздражена до последней степени.

Эта жизнь меня измучила. Господи, Иисусе Христе, избавь меня от этой муки!

27 сентября

Вчера я была в отчаянии: мне казалось, что я на всю жизнь заключена в России; это приводило меня в неистовство, я готова была лезть на стену и горько плакать.

Мать Паши стесняет меня. Почему? Потому что она сказала несколько фраз, по которым я вижу, в каких восторженных выражениях ее сын говорил с нею обо мне. Когда же я стала настаивать на том, чтобы она уговорила его приехать, она ответила полушутя-полусерьезно:

– Нет, нет, пусть он останется там. Тебе здесь скучно, тебе нечего делать, и ты его мучишь; он приехал ко мне совсем рассеянный и измученный.

На это я отвечала с большой сдержанностью:

– Я не считаю Пашу таким человеком, который может оскорбляться дружелюбными шутками. Я шучу и немножко дразню его потому, что он мне близкий родственник, почти брат.

Она долго смотрела на меня и сказала:

– Знаете, в чем состоит верх сумасшествия?

– Нет.

– В том, чтобы влюбиться в Мусю.

Инстинктивно связывая эту фразу с другими, я краснею до ушей.

1 октября

Мы были у князя Сергея Кочубея. Отец оделся отлично, даже надел слишком светлые перчатки. Я была в белом, как на скачках в Неаполе, только шляпа была в черных перьях и такого фасона, который в России признан образцом хорошего тона; я не люблю этого фасона, но он подходит к случаю.

Имение князя в восьми верстах от Гавронцев – это знаменитая Диканька, воспетая Пушкиным вместе с любовью Мазепы и Марии Кочубей.

Особенно хорошо устроено было имение князем Виктором Павловичем Кочубеем, великим канцлером империи, замечательным государственным человеком, отцом нынешнего князя.

По красоте сада, парка, строений Диканька может соперничать с виллами Боргезе и Дориа в Риме. Исключая неподражаемые и заменимые развалины, Диканька, пожалуй, даже богаче; это почти городок. Я не считаю крестьянских изб, а говорю только о доме и службах. И это среди Малороссии! Как жаль, что даже не подозревают о существовании этого места. Там несколько дворов, конюшен, фабрик, машин, мастерских. У князя мания строить, фабриковать, отделывать. Но лишь только войдешь в дом, всякое сходство с Италией исчезает. Передняя убрана бедно в сравнении с остальными комнатами, и вы входите в прекрасный барский дом: этого блеска, этого величия, этого божественного искусства, которое приводит вас в восторг в дворцах Италии, нет и следа.

Князь – человек лет 50–55, овдовевший, кажется, года два тому назад. Это типичный русский вельможа, один из людей старого времени, на которых уже начинают смотреть как на существа иного рода, чем мы сами.

Его манеры и разговор сначала смутили меня, так как я успела уже отвыкнуть от общества, но через пять минут я была очень довольна.

Он повел меня под руку показать