Агнесса встала с колен и, опустив глаза долу и продолжая шептать молитвы, направилась к чаше со святой водой, установленной в полутемном углу, куда свет проникал через витраж на окне, играя золотистыми и фиолетовыми отблесками. Внезапно в сумраке послышался шорох одежд, и рука в перстнях поднялась над чашей, протягивая ей святую воду на кончике пальца. Этот общепринятый в ту пору жест христианского братания Агнесса приняла едва ли механически, дотронувшись своим тоненьким пальчиком до протянутого ей перста и сотворив крестное знамение, и тут только подняла глаза на любезного прихожанина. Постепенно она очнулась от благочестивых грез, пришла в себя и обнаружила, что перед нею стоял кавалер! Он сделал было шаг в ее сторону, с сияющей улыбкой на лице, однако она побледнела, словно увидела призрак, и, обеими руками отталкивая от себя наваждение, слабым голосом произнесла: «Уходите, уходите!»; повернулась и безмолвно, подобно солнечному лучу, проскользнула по приделу, присоединившись к бабушке, которая как раз выходила из исповедальни с угрюмым и хмурым видом.

Старухе Эльзе велено было отправиться в паломничество вместе с внучкой, и она приняла эту епитимью с таким же тщательно сдерживаемым негодованием, с каким всячески демонстрирующий свою набожность процветающий финансист с Уолл-стрит принимает приглашение на продолжительную церковную службу на пике делового сезона. Само собой, паломничества – деяния благочестивые и богоугодные – она была доброй христианкой и не могла этого отрицать, – но ей-то зачем навязывать эти благочестивые и богоугодные деяния? Немало нашлось святых, которым такие странствия приходились по вкусу, а люди могли войти в Царствие Небесное и без всяких паломничеств, ну, пусть без особой торжественности, скромно, но Эльза не слишком-то стремилась снискать славу на небесах.

– Ну что, теперь ты довольна? – напустилась она на Агнессу, без особой нежности хватая ее за руку и увлекая за собой. – Из-за тебя меня послали в паломничество. Придется мне теперь растрясти мои старые кости по всем холмам между Сорренто и Римом, а кто присмотрит за апельсинами? Их же воры оборвут без остатка.

– Бабушка… – начала было Агнесса умоляющим тоном.

– Ах, замолчи! Я уже знаю, что ты хочешь сказать: «Добрый Господь за ними присмотрит». Ах, если бы так! Но у Него и без меня полным-полно забот, станет Он еще приглядывать за всякими бездельниками, которые во все горло распевают псалмы, а о делах-то и не вспомнят – пусть, мол, Господь позаботится!

Агнесса шла за бабушкой с безутешным видом, и по лицу ее одна за другой катились крупные слезы.

– Правда, за садом может приглядеть Антонио, – не унималась Эльза. – Он добрый малый и вот только вчера спрашивал меня, чем он может нам помочь. Это он ради тебя старается, но тебе-то до тех, кто тебя любит и на все ради тебя готов, и дела нет!

В эту минуту они столкнулись со старухой Джокундой, которую мы уже представили читателю как монастырскую привратницу. На руке у нее висела большая квадратная корзина, без которой она никогда не покидала обители, по причине ее вместительности и практичности.

– А, хвала святой Агнессе, наконец-то я вас нашла! – воскликнула она. – Я хотела поговорить с вами: не продадите ли вы нам апельсинов-корольков на варенье? Наша всемилостивая госпожа королева приказала сварить варенья для ее собственного стола, да побольше, и будьте уверены, я и не думала ни у кого покупать, кроме как у вас. Но что это, сердечко мое, агнец мой? Плачешь? Слезки на глазах? Неужели что-то страшное стряслось?

– Еще как стряслось, мне точно досталось, – отвечала Эльза. – В каком же беспокойном мире мы живем! Хлопоты и заботы так и подстерегают на каждом шагу. Если воспитать девицу так, то все юнцы начинают за ней бегать, и ты лишишься покоя, а воспитаешь совсем иначе, и она невесть что о себе вообразит, и ничем ей не угодить. А сейчас взгляни на эту девицу, разве все не твердят в один голос, что ей пора замуж? Но она об этом и слышать не хочет! Вбила себе в голову, что надобно нам отправиться в паломничество в Рим, а какая от этого польза, скажите на милость? Если ради того, чтобы там помолиться, то всем святым ведомо, что молится она с утра до ночи, а в последнее время взяла себе за правило вставать и молиться по три-четыре раза за ночь.

– Надо же, – откликнулась Джокунда, – а кому первому пришла мысль о паломничестве?

– Это они выдумали вместе с отцом Франческо, и, само собой, без меня им не обойтись.

– Ну, скажу я тебе, милая моя, – заворковала Джокунда, – знаешь, я тоже однажды совершила паломничество, и не так уж оно мне показалось и дурно. Самое главное, в паломничестве можно кое-чем разжиться. Все встречные и поперечные тебе что-нибудь да жертвуют, обращаются с тобой так, будто ты не простая крестьянка, а кое-что получше, а в Риме найдется какая-нибудь принцесса, или герцогиня, или знатная дама, которая омоет тебе ноги и угостит тебя роскошным ужином, а то подарит новый наряд, и все такое прочее, и почти наверняка за это время ты скопишь немного денег, если все рассчитаешь правильно. А по пути увидишь много всяких красот, каждый день – новые!

– А кто без нас будет присматривать за садом и подрезать деревья?

– Ну как же, Антонио с матерью, старухой Метой, – сказала Джокунда, многозначительно подмигнув Агнессе. – Думаю, найдутся друзья, которые приглядят, чтобы все было в исправности, пока малютка не вернется домой. Паломничество, совершенное перед свадьбой, приносит семье счастье. Все святые благоволят к тому, кто отправляется в столь далекий путь, чтобы повидать их, и уж сослужат добрую службу паломнику, когда понадобится. Блаженные святые – такие же, как все, любят, когда им выказывают почтение.

Подобный взгляд на паломничество, земной и практичный, возымел на Эльзу воздействие куда большее, чем все красноречивые призывы отца Франческо. Она стала сдаваться, пускай и неохотно.

Джокунда, заметив, что ее речи произвели некоторое впечатление, принялась убеждать Эльзу далее, теперь уже прибегая к духовным аргументам.

– Само собой, – добавила она, – не знаю, как у тебя, а у меня, так уж сложилось, грехов на совести предостаточно. Я со своим стариком исходила вслед за войском всю страну, то там замок осаждали, то сям лагерем стояли, и, бывало, не скрою, когда брали какой-нибудь город или деревню, поневоле натворишь такое, в чем потом раскаиваешься. Конечно, священник позднее отпускает тебе грехи, но все равно паломничество на всякий случай никак не повредит, если твои добрые дела не искупят твои грехи. Уверяю тебя, паломничество – хорошая полновесная монета, которую можно бросить на