вчера, я слышу его голос, вижу его… Вот я у него, в его мастерской, перед самой роковой болезнью; вот он, полный творческих сил, бодрый, показывает мне, с обычным волнением, целую серию новых работ, то снимая со стены, то поворачивая к свету прислоненные к ней холсты разных размеров. Передо мной целый ряд новых, начатых или полуоконченных чудных работ!.. Целый ряд блестящих затей, новых художественных замыслов, новых мотивов, в которых еще с большей силой и прелестью развертывается его дивный дар – так поэтично передавать русскую природу. Целый ряд новых, широко и красиво начатых пейзажей-песен, с присущей ему чарующей прелестью, с особенным, ему лишь свойственным настроением и тонкой музыкой-словом, со всеми теми свойствами его тонкой художественности личности, которые на обычном языке у нас выражаются одним словом – по-«левитановски».

Меня поймут все те, кто в течение последних десяти – двадцати лет посещали наши выставки и наслаждались работами этого интересного художника, а кто их не видал, тому слова, объясняющие сущность, прелесть левитановских пейзажей и его творчества, вообще ничего не скажут. Но кто знает наш родной, особенно северный великорусский, безропотный, нерадостный, с щемящею нотой тоски и грусти пейзаж, той тоски, которая так нам дорога и присуща; кто знает и любит наши березовые рощицы, лесочки или жалкие с покривившимися деревянными избами деревушки, которые мягко золотит последний луч заката; или наши северные лунные ночи, или ту же березовую рощу, но уже в последнем золотом уборе осени… и кто знает, как тонко – поэтично, широко, а главное – по-своему, с особым настроением – передавал Левитан, тот поймет и оценит, какого огромного художника потеряло в нем русское искусство, и русский пейзаж в особенности.

Левитан был еще так молод… Ему было всего около 40 лет. Смерть вырвала его у искусства в самый разгар его деятельности, когда так пышно расцветал его талант! В последние годы его успехи были поразительны. Талант его мощно рос вширь и вглубь. Несмотря на отчаянную борьбу, которую он должен был вести с своим смертельным врагом – болезнью сердца, – ему часто удавалось выходить победителем, и тогда он со всей энергией брался вновь за работу и посылал свои произведения почти на все выставки не только Москвы и Петербурга, но и Европы, где за ним, как и в России, упрочилась известность. А в последние два года здоровье Левитана настолько улучшилось, что он решился принять приглашение преподавать в Училище живописи, ваяния и зодчества во вновь открывшейся мастерской пейзажной живописи в Москве. Со свойственной его натуре страстностью, с живым интересом и любовью взялся он за это трудное и новое у нас дело и повел так успешно свой класс, что за короткий двухлетний срок своего пребывания он успел показать, до чего интересно и с какой огромной пользой для учеников может быть поставлено в руках такого художника, как он, кажущееся на первый взгляд не имеющим смысла преподавание пейзажа! Надо лишь иметь доброе сердце, любить ученика и желать всем сердцем передать ему в пользование нажитые своим опытом художественные знания, и результат будет прекрасный. И он достиг этого результата в первый же год. Сильнее всех почувствуют утрату ученики Левитана, – до того они обожали его и любили за отзывчивое и доброе к ним отношение, за его прекрасное сердце! А какого знающего талантливого художника-руководителя потеряли его ученики и московское Училище! И вот в ту минуту, когда многочисленные рассеянные по Руси почитатели, его друзья-товарищи и ученики со скорбью в сердце посылали свое вечное прости безвременно угасшему поэту-художнику – там, далеко, в Париже, на Всемирной выставке в отделе русского искусства солдат-служитель молча драпирует в траурный флёр последние произведения Левитана в знак печали и того, что художник умер для русского искусства навеки.

Исаак Ильич Левитан вышел из бедной еврейской семьи. Вместе со своим братом обучался он в том самом московском Училище живописи, ваяния и зодчества, которому покойный отдал последние дни жизни. Рано и блестяще окончил он Училище. Рано и блестяще дебютирует он на выставках, и до конца жизни его не было той выставки в Москве, Петербурге, не говоря о постоянных Передвижных выставках, где бы Левитан не был их красою. Известность его росла с каждым годом, и притом не только у нас, в России, но и на Западе, где им особенно заинтересовались в последнее время и где его приглашали к участию на выставках лучших художественных обществ. Левитан был два года тому назад удостоен у нас звания академика живописи. С 1898 учебного года он является преподавателем в Училище живописи, ваяния и зодчества. Этим летом покойный получил вторую медаль на Парижской Всемирной выставке[297]. Несмотря на раннюю смерть, он успел оставить много работ. Произведениями его кисти богаты как частные коллекции любителей, так и общественные галереи, как московская галерея братьев Третьяковых. В последней собрано заботливой рукой Павла Михайловича все лучшее, что при жизни Третьякова писал Левитан.

Кроме масляных картин Левитан писал акварелью, особенно много пастелью, углем, и в каждой из этих отраслей был одинаково на высоте мастера. Вообще во всем, чего ни касалась кисть Левитана, сказывалась его сильная художественная индивидуальность. В ней весь интерес и главное значение всякого истинного, крупного художника – в неотразимости его художественной личности, в том, как последняя проявляется в его работах. Оттого у него еще при жизни образовалась целая школа, оттого у него столько подражателей и оттого так трудно не только понимающему, но и всякому зрелому художнику-пейзажисту избегнуть его влияния. Его художественная индивидуальность сделала его бессмертным, и благодаря ей в истории развития русского искусства, русского пейзажа ему приготовлено одно из самых крупных, почетных мест, а память о Левитане, как о тонком поэте-художнике, будет жить всегда в сердцах всех, кому дорого родное искусство.

С.П. Дягилев

Памяти Левитана[298]

У нас, у русских, две родины: Русь и Европа

Ф.М. Достоевский

Левитан находился на той переходной ступени, когда после долгих лет упорного и скромного труда художник, наконец, вступает в краткий период всеобщего к нему интереса, когда он вырастает во всю свою величину. Этот период «славы» очень непродолжителен для всякого творца. Немного лет захватывающего интереса к появлению нового таланта, опьяняющего торжества гения, и затем – все та же неумолимая История. Любовь не ослабевает, это не вероломство, не пустота увлечения, но неизбежная перемена в отношении к еще так недавно новому слову.

Любовь все та же, но восторг уже перешел в уважение, интерес – в признание.

<…> Для истинного таланта история состоит в