желания, а в этой точке своей жизни он был не то что против Софи, после всего его в прямом смысле воротило от неё. Он не считал её виноватой в смерти Брайсона, прекрасно понимая, что если взвешивать степень вины каждого, то у него будет значительный перевес, но и видеть её, не то что спать с ней, он не мог. Дело кончилось тем, что София прокусила ему губу от обиды, что Мэтт не только не отвечал на её ласки, но ещё и отталкивал, и отворачивался. В очередной раз обозвала его похотливым козлом (хотя теперь-то он ей чем обязан? Теперь он птица вольная и никакими обязательствами ни перед кем не связанная!) и ушла, а утром как ни в чём ни бывало улыбалась и снова лезла к нему.

Теперь же у Мэтта буквально выкручивало ноги от нервозности, потому что в открытую дверь палаты ему были видны некоторые стулья из холла, а на них сидели Мак, Луна и Бен. Ивы и Амира видно не было, и это единственное, что его волновало.

В конце концов, Мэтт не вытерпел, вскочил с кровати, выдернув капельную систему из вены, и рванул в коридор, чтобы убедиться воочию, что Амир и Ива на месте, а не уехали куда-нибудь вдвоём.

Амир спокойно листал новостной сайт в телефоне, Ива тоже держала свой в руках, но ничего не читала, а сидела, задумчиво уставившись в стоящий в углу фикус.

Мэтт с облегчением выдохнул и вернулся в палату. Ещё с часок полежал, теперь совершенно спокойный и довольный – уж очень ему понравился тот факт, что Ива о нём переживает. Ну, так он для себя решил: если человек не заинтересован в собственном телефоне и смотрит отсутствующим взглядом на неоживлённый фикус, это означает, что он переживает о другом человеке, и никак не иначе.

В конце концов, Амир не вытерпел больничной пытки и, так как жизням Мэтта и Медины явно ничто не угрожало, предложил «отвезти девочек домой».

Большинство согласились. Среди большинства был и голос, который единственный в этом мире волновал Мэтта.

Этот голос произнёс:

– Да, я бы тоже, пожалуй, поехала домой. Амир, как думаешь, поместимся?

– Конечно, – ответил тот, и для Мэтта больница закончилась.

Услышав, что Мэтт уезжает, Медина тоже не пожелала оставаться «под наблюдением», невзирая на уговоры Бена и врача.

Едва процессия из трёх автомобилей добралась до виллы Мэтта, было решено отпраздновать благополучный исход змеиного укуса вечеринкой с танцами и всяческим весельем. Предложила София, народ единогласно поддержал.

Мэтт только диву давался, как мастерски она теперь вливалась в его компанию, хотя раньше с Амиром у неё наблюдались сплошные разногласия, а Бена вместе с женой Софи считала «непроходимой деревенщиной, воняющей к тому же навозом». Сейчас же его друзья поддерживал её идеи и, казалось, вовсе забыли о не так давно учинённом скандале. Даже с Ивой София общалась так, словно они вечно были друзьями, а не судились каких-то пару месяцев назад.

Мэтт заказал ужин с доставкой из ресторана: опять же, София придумала, остальные поддержали. Амир поехал в магазин, чтобы пополнить запасы выпивки и свежих фруктов – и здесь без Софи не обошлось.

Она же придумала расставить свечи, заказать доставку свежих цветов для декора вечеринки, распорядилась всем одеться как для светского вечера, а парням приказала вытащить во двор стереосистему, поскольку будут танцы. Одной переносной колонки ей, видите ли, было «недостаточно для создания праздничного настроения».

В какой-то миг Мэтту показалось, что он никогда от неё не избавится. Что она как болезнь, как неизлечимый рак – чем его ни трави, он только растёт и захватывает новые территории.

Ему остро захотелось разом всех прогнать прочь вместе со свечами, выпивкой и стереосистемой, оставив только Иву. Но он знал, что Ива не останется, а потому в очередной раз сделал над собой усилие, стиснул зубы и стерпел. Правда, горизонт его терпения был уже виден, и в последние пару дней только приближался.

Dustin Tebbutt & Lisa Mitchell - Innerbloom

Мэтт постучал в дверь.

– Да? – донёсся из-за неё голос Ивы.

– Можно войти? – спросил он.

– Конечно, – ровно ответила она.

Мэтт открыл дверь со словами «Там всё готово, официанты накрыли на стол…», успел сделать шаг и замер. Ива была облачена в платье из шифона, совсем непохожее на то, в котором однажды пришла в кафе. Платье состояло из слоёв полупрозрачной ткани: верхний слой был очень тёмным, синим или коричневым – в полумраке комнаты Мэтту было не разобрать, а нижний – белым или телесным, отчего создавалась иллюзия обнажённости. Эдакая жестокая шутка модельера, когда кажется, будто можно увидеть всё, но на самом деле ничего невозможно.

– Уже иду, – сказала Ива.

Мэтт не мог дышать, не мог двигаться и не мог ничего сказать.

– Мэтт? – не вытерпела она.

– Ты… ты… – ему не верилось, что он это всё-таки говорит. – Ты такая красивая!

– Спасибо, – сухо поблагодарила Ива. – А теперь можно пройти?

Мэтт был бы и рад отойти в сторону, но не мог – ноги словно приросли к месту, как тогда, во время коровьих родов, только теперь природа его шока была совсем иной.

– Мэтт! – словно ударила его Ива. – Дай! Мне! Пройти!

Он отшатнулся, и она быстро выскользнула из комнаты. А Мэтт ещё долго стоял. В груди у него пекло́, и он ждал, пока боль ослабнет достаточно, чтобы спуститься вниз и играть роль весельчака.

Иву уже не на шутку раздражал тот факт, что Мэтт вечно околачивается в доме Амира, хотя имеет поблизости свой собственный, к тому же ещё и с женой (пусть и бывшей, пусть и неофициальной) в комплекте.

Вечеринка должна была состояться в доме Мэтта, поэтому теперь ей ещё и пришлось поддерживать с Мэттом светскую беседу по пути до его дома. Но самое худшее – это происходящее у Мэтта в голове затмение – иного объяснения его поведению у Ивы не было.

– София, она… как бы это сказать, часто рисует вокруг себя такое представление о мире, какого и в помине не было, – пытался объяснить ей Мэтт.

То есть, врёт, подумала про себя Ива.

– Она… – продолжил Мэтт, – часто сочиняет некоторые вещи…

– Мне всё равно, – оборвала Ива, сообразив, к чему клонится разговор.

– Я рад, – кивнул Мэтт. – Близко к сердцу её слова принимать категорически