их подвергали преследованиям и гонениям, превратил их в людей духовно непоколебимых, терпящих все муки и стоящих выше их. По выражению Сыркина, в «Шейлоке не исчерпал себя лик средневекового еврея, который смог подняться и до столь возвышенного образа, как Натан Мудрый».

На этом историческом фоне Сыркин анализирует изменения в положении еврея в результате Французской революции и последовавшего за ней переворота в социальной, политической и религиозной областях.

В соответствии с принятым в социалистических кругах взглядом, Сыркин рассматривает принципы Французской революции как выражение интересов пришедшей к власти буржуазии, стремящейся с помощью политических средств обеспечить себе максимальную свободу экономической и общественной деятельности. Декларация прав человека и гражданина принципиально и теоретически выразила классовые интересы буржуазии, формальное же самоопределение, включающее свободу совести и религии, — это лишь побочное явление. Евреи, впервые со времени изгнания и рассеяния, получили равные политические и гражданские права во всех странах, где буржуазия торжествовала победу и реализовала ее; побочным продуктом этой победы была и религиозная эмансипация, открывшая евреям доступ во все области общественной, экономической и политической деятельности.

Но, как и Нордау, Сыркин отмечает, что этот огромный успех евреев был достигнут не на основе их реальной общественной силы и не как результат их политической борьбы: евреи не создали политической организации для достижения этого успеха, который достался им как нечто от них не зависящее, как следствие торжества общего принципа. Эмансипация была достигнута не в результате деятельности или требований евреев и поэтому не отражала их подлинного потенциала. Ясно, что для специалиста, каким был Сыркин, политический и социальный статус, не базирующийся на реальной экономической мощи, — это колосс на глиняных ногах; отсюда — шаткость эмансипации, порою декларированной лишь на словах и нередко понимаемой широкими слоями нееврейского общества как навязанный им плод какого-то наваждения. Самое легкое социальное потрясение может опрокинуть здание этой эмансипации, лишенной реальной общественно-экономической базы.

Однако двусмысленное положение евреев в современном буржуазном обществе, даровавшем им эмансипацию, воспринимается Сыркиным в более широком плане существенных внутренних противоречий буржуазного строя. Это общество основано, с одной стороны, на принципах свободы и самоопределения; но, с другой стороны, еще никогда не существовало общества, где люди в такой мере зависели бы друг от друга, и эта-то зависимость, при которой одним из ее составляющих, в определенных конкретных условиях, становится еврей или евреи, создает напряженность нового типа, основы которой уже не религиозные, а социально-экономические.

Экономическая деятельность евреев в буржуазном обществе и тот факт, что они добиваются успеха в различных областях хозяйства и торговли — все это приводит порой к отождествлению самой экономической машины капитализма с еврейством. Так сталкивается Сыркин с новым явлением социального антисемитизма, где острая критика буржуазного общества переплетается с юдофобией, видящей в еврее и его экономической деятельности причину социальных бед современного общества. Как социалист Сыркин был, понятно, особенно чувствителен к этой антисемитской нотке, сопровождавшей определенные течения социалистического движения во Франции и странах немецкого языка и достигшей наивысшей точки во время дела Дрейфуса во Франции и деятельности популистских лидеров-антисемитов, таких, как мэр Вены Луегер и другие.

Проделанный Сыркиным анализ социально-популистского антисемитизма, истоки которого были не религиозными, а общественно-экономическими, — это одна из первых попыток разобраться в явлении, кульминацией которого лишь более четверти века спустя явился нацизм. Само зарождение фашизма было одним из бедствий, возможность которого не сумела предвидеть традиционная социалистическая мысль. Рост фашизма и приход его к власти в таких центральных по значению странах Европы, как Италия, Германия и Испания, поверг социалистические и коммунистические движения в состояние недоумения и растерянности перед лицом этого, казалось бы, необъяснимого явления (понятно, что и традиционный либерализм не менее повинен в том, что фашизм не был вовремя распознан, и порою в гораздо больших неудачах, выразившихся в сознательном и неосознанном сотрудничестве с последним). Поэтому слова Сыркина об усилении явлений, сходных по своей сути с тем, что переросло впоследствии в нацизм, имеют теоретическое значение не только для истории сионизма и антисемитизма, но и в более широком плане борьбы с фашизмом в целом.

Сыркин указывает на то, что антисемитизм в современном буржуазном обществе выражается не одинаково остро в различных социальных слоях и по этой причине его нельзя приписать постоянному фактору неприязни к евреям, якобы присутствующему повсюду. В некоторых слоях современного общества антисемитизм особенно силен, в других же слоях он умереннее. Путем анализа Сыркин приходит к выводу, что антисемитизм растет в тех слоях, которые проигрывают в классовой борьбе. Антисемитизм — это выражение общественного протеста со стороны социальных слоев, клонящихся к закату:

«Классы эти суть следующие: средний класс, попираемый буржуазией; разорившиеся помещики, растоптанные капиталом; обедневшее крестьянство, стираемое с карты латифундистами. Эти сословия… находятся на грани банкротства и отчаянно борются за ускользающую из-под ног почву. Они дети собственнического класса, но их собственность — одни долги… Одной ногой они стоят среди класса имущих, но другой — уже в лагере пролетариата, и таким образом мечутся туда и сюда под угрозой скатиться в пролетарскую бездну, разверстую перед ними. Сгибаются под тяжестью борьбы с более сильными в экономическом отношении классами и поглощаются ими; поэтому внутренняя борьба в их среде будет усиливаться и в дальнейшем… Каково положение мелкой буржуазии, такова и ее душа. Без образования, да и без стремления к нему, какое пробудилось ныне среди пролетариата, без характера, без идеала, без самосознания и без жажды свободы — эти сословия стали язвой современного общества. При всей своей экономической слабости они представляют собой охвостье правящих классов; их взгляды прикованы к верхней ступени, в то время как они находятся на нижней; они — элемент, поддерживающий общество, хотя по сути своей они — жертвы господствующего класса общества…»

Эти сословия распадаются в результате деятельности современного общества, и угроза разорения и скатывания по наклонной плоскости постоянно витает над ними; они-то, согласно Сыркину, и представляют собой плодородную почву для антисемитизма самого грубого сорта. Они же являются и теми слоями, у которых возникают наиболее острые трения с евреями вследствие экономической деятельности последних:

«Действительно, капиталист-еврей (правда, совместно с капиталистами-христианами) наносит болезненные удары мелкой буржуазии в конкурентной борьбе; еврей из мелкой буржуазии сталкивается с соседом-христианином в погоне за покупателем; еврей-посредник спешит опередить конкурента-христианина».

В соответствии с этим антисемитизм указанных слоев является выражением экономической зависти наиболее вульгарного типа. Не идеологическая критика современного общества в целом подстегивает юдофобию этих средних, разоренных и разоряющихся слоев, «а откровенная корысть, жажда завладеть деньгами еврея, стремление выбить почву из-под ног конкурента — вот что делает их врагами евреев.