Итак, исключая две эти крайние партии, евреи остаются верными своей древней вере: их отношение к диаспоре субъективно отрицательное, но объективно положительное.

Рассеяние есть явное зло, оно тягостно, но мы можем и должны жить в рассеянии, невзирая на его зло и тяготы. Исход из рассеяния всегда будет, как и всегда был, надеждою, вдохновляющей мечты об отдаленном будущем; но срок его осуществления есть тайна Высшей силы, и наше выживание как народа не зависит от него.

Это, однако, не решает вопроса о нашем выживании в рассеянии. Напротив, именно такое положительное отношение к диаспоре придает данному вопросу предельную остроту. На пороге смерти человек не станет слишком беспокоиться о делах, оставшихся у него на земле; отправляясь за границу, не будет чрезмерно заботиться об опрятности жилища, в котором проживал перед самым отъездом. Но если евреи верят в то, что они могут и должны продолжать жизнь в рассеянии, то тут же встает вопрос: как этого добиться?

У них нет ни необходимости, ни возможности и далее жить точно так же, как прежде. Воля к жизни не только побуждает их верить в то, что в рассеянии можно выжить; она заставляет их в условиях сменяющих друг друга исторических эпох всегда находить наиболее подходящее средство сохранения и развития своего национального лица. Более того, их инстинкты всегда на страже, они всегда предупреждают события, всегда опережают будущее. Рассказывают, что, когда Тит осадил Иерусалим, защитники города готовили новый бастион в тылу прежде, нежели противник брал заслонявший его. Так же обстоит и с нашим национальным выживанием. И теперь, когда все, кроме добровольных слепцов, видят, как осыпается прежний наш бастион, все мы обязаны спросить себя: где новое укрепление, которое способно будет обеспечить выживание нашего народа в рассеянии?

Националисты отвечают: национальная автономия. Что они под этим подразумевают, достаточно прояснено в их выступлениях в печати, и нет никакой нужды входить в подробности. Но мне кажется, что одно основополагающее обстоятельство все же осталось в тени, и вследствие этого возникло некоторое недоразумение.

Если нам предстоит решить, насколько удовлетворительным ответом для нашей задачи может быть автономия, то прежде всего необходимо определить объем самой задачи. Судя по нынешней полемике вокруг данного вопроса, создается впечатление, будто здесь фактически существуют две различные школы. Все националисты сходятся на том, что мы должны отыскать некие новые способы поддержания нашей особой национальной жизни в диаспоре; но при пристальном рассмотрении мы обнаруживаем, что некоторые из них ищут такого статуса национальной жизни, который был бы столь же полным и самодостаточным, как жизнь наших предков в гетто, а другие в глубине души убеждены в том, что сие есть недостижимый идеал. Эти последние не просят ничего иного, как возможности развивать нашу национальную жизнь в тех пределах, которые достижимы в действительности при соблюдении самых минимальных урезок и ограничений.

Когда же нам затем говорят, будто автономия есть искомое решение, мы должны задать следующие вопрос: до какой степени является она решением? Выдвигается ли национальная автономия как окончательный ответ на нашу проблему, сулящий полноценную национальную жизнь в диаспоре? Или же она предлагается лишь как наилучший из достижимых при нынешних обстоятельствах вариант, причем признается, что полноценная национальная жизнь в диаспоре невозможна кроме как в гетто, которое покинули мы навсегда?

Автономисты на этот вопрос не отвечают. Сам г-н Дубнов иногда как будто полагает, что автономия полностью решает проблему, обеспечивая полный синтез «человеческого» и «национального» элементов в нашей общинной жизни; иногда же они употребляет ограничительные выражения вроде «в пределах возможного» или «насколько это возможно». Но мне кажется, все наши сомнения рассеются, если мы вспомним, что действительно подразумевается под «полноценной национальною жизнью».

Полноценная национальная жизнь включает два момента: во-первых, полное развитие творческих возможностей нации в особой самобытной национальной культуре, во-вторых, систему образования, посредством которой отдельные члены нации будут полностью пропитаны такой культурой и сформированы ею, так что отпечаток ее будет виден на всем образе их жизни и мышления, как индивидуальном, так и общественном. Два эти аспекта национальной жизни не всегда могут проявляться в одинаковой степени, но вообще они взаимосвязаны. Если индивиды не пропитаны национальной культурою, развитие нации будет приостановлено, а ее творческие возможности атрофируются или ослабнут. С другой стороны, если эти свойства недостаточно используются в деле развития национальной культуры, то воспитание детей, а также взрослых станет узким, влияние его будет прогрессивно падать, и многие люди станут обращаться к другим источникам в поисках удовлетворения своих духовных запросов, в результате чего их ум и характер постепенно перестанут нести национальный отпечаток.

Более того, если нации предстоит жить полной национальной жизнью, у нее должны быть к этому возможности и воля. Именно среда — сочетание политических, экономических, общественных и нравственных факторов — создает и возможность, и психологическое отношение, из которых проистекает воля воспользоваться этой возможностью. Это психологическое отношение играет чрезвычайно важную роль. Когда г-н Дубнов говорит, что автономия разрешит нашу проблему, только если у нас достанет силы воли разумно употребить свои права, то я понимаю его в том смысле, что только от нас, как от свободных в метафизическом смысле индивидов, будет целиком и полностью зависеть, воспользуемся ли мы своими правами или нет, но внешние и внутренние условия сложатся так, чтобы в нашем случае, как это бывало у других национальных групп, воля к использованию представившихся нам возможностей развилась автоматически.

Итак, подведем итоги: если национальная автономия в диаспоре выдвигается в качестве абсолютно удовлетворительного решения нашей проблемы, она должна обещать нам нормализацию жизни рассеянного и разрозненного еврейского народа. Она должна обеспечить еврейскому народу и возможность, и силу воли, необходимую для того, чтобы максимально развернуть свои творческие способности в развитии самобытной национальной культуры.

На это еще не все. Автономия должна гарантировать возможность воспитания всех входящих в народ индивидов, независимо от их положения в обществе, на основах национальной культуры, вследствие чего, достигнув зрелости, они нашли бы в пределах национальной жизни столь богатое разнообразие национальных интересов, столь обширное поле для практической деятельности, чтобы у них не возникало ни потребности, ни желания покидать эту сферу ради какой-то другой.

Быть может, автономисты идишистской школы верят, что национальная автономия может удовлетворить всем этим требованиям. Для них наша национальная культура сводится к литературе на идише, национальное воспитание — к привычке говорить на идише, а национальный идеал — к достижению