Ольга закончила разговор с новоприобретённым дедушкой и пыталась сообразить, что происходит. Только задумаешь хорошо провести время, как выясняется, что время не проведешь.

Что затеял барон? Опять морочит всем голову. На Кипре стало понятно, что он хочет использовать таинственный пепел красной коровы. Значит, наверняка придётся мчаться в неведомые края, чтобы добыть вожделенный порошок. С кем-то бороться, кого-то убивать. Всё как обычно. Разница лишь в том, что она уже не та сумасшедшая девочка, которая с восторгом отдавалась новым приключениям.

Закатное солнце наверняка было в курсе, ведь оно только что видело Анри в другом полушарии. Но молчало, покраснело и задумчиво убиралось с глаз долой, чтобы не выдать чего лишнего. Вечерний бриз холодил разогретую за день кожу.

Судя по недавним событиям, свору потусторонних врагов вот-вот спустят на Анри и его команду. Дался им всем этот апокалипсис. Почему нельзя хотя бы последние годы пожить спокойно, а может быть, этого времени уже нет? Всё! Завод у часов мироздания кончился.

В дальнем углу бассейна Андрей ссорился с огромной чайкой.

Большая часть его тела располагалось под водой, а меньшая смотрела на птицу, с которой скульптор грязно ругался, обещая набить перьями врага подушку.

Чайк (а это, скорее всего, был «он») неистовствовал в ответ, обзывал врага самыми обидными оскорблениями, существующими у птиц. В его яростных движениях, покачивании огромного крючковатого клюва чувствовалась мощная сила. Но и в толстоватом, волосатом торсе Андрея животная сила ощущалась не меньшая.

Между ними точно посередине лежал банан, являющийся предметом раздора.

Ругаясь, оба не выпускали его из вида.

Рядом на бортике маялся пес Ральф. Он не мог пробраться к наглой чайке, но рычал и скалил пасть, давая понять, что целиком разделяет позицию человека. И словно говорил птице: «Только скажи что-нибудь обидное про мою маму».

Они бесились уже около получаса, и, похоже, запас ругательств кончался, как листья на осеннем дереве. Постепенно выражения с обоих сторон стали сдержаннее. Оппоненты устали.

Ольга подошла, погладила собаку. Протянула другой банан любимому.

Бывшие враги наградили друг друга последним грозным взглядом, и каждый занялся своим фруктом.

Теперь, когда одна проблема была решена, Ольга поразилась звенящей тишине, установившейся вокруг. Стрекотали цикады, тихо шелестела вода, ритмично чавкали успокоившиеся самцы. Пёс ластился у ног.

Океан снисходительно гладил берег ладонями волн. По небу разлили оранжевый сироп, и его густой вязкий цвет неторопливо захватывал власть над окружающим миром: деревьями, черепичными крышами, необъятным водяным простором.

Доброе, нежное чувство, которое испытывала Ольга, глядя на приятеля, было понятно. Это не любовь, скорее обычная привязанность. Даже не уверена, к кому она относилась теплее, к Ральфу или Андрею. Что, с одной стороны, радовало. Сложностей в их отношениях не предвиделось, всё было под контролем. С другой стороны, бесило. Говорят, можно быть дурой, влюбиться, ругаться, мириться. Даже плакать, наконец.

Ветер стих. Сразу стало жарко и душно.

Она вдруг ощутила беспокойство. Почему хорошие моменты в жизни так неуловимо мимолетны? Когда еще она увидит, как Андрей ругается с птицей за дурацкий банан, а солнце заходит, и не надо ничего делать, потому что и так хорошо. Отношения с новым приятелем заполняли какие-то потребности в её душе. Материнство, например. Ещё приятно быть любимой. Даже не любя в ответ. Может быть, Бог, так же как она, не умеет любить и страдает от этого. И силой вырывает встречную любовь у людей, надеясь на собственное ответное чувство.

Беспокойство сменилось смутной тревогой, на смену которой пришло раздражение. Зачем мироздание постоянно вяжется к своему Творению? Неужели всё получилось настолько плохо, что необходимо постоянно исправлять собственные неудачи? Почему нельзя оставить в покое этот гребаный мир?

И зачем смертные принимают в участие в потусторонних играх? Какое барону дело до семи миллиардов людей? Какое ей самой дело до Анри?

Но было уже поздно. Раздражение искало выход в действии.

Ольга вернулась в дом, нанесла на поисковик гугловских карт продиктованные бароном цифры. На экране появилась затерянная в прибрежных болотах Франции точка.

— Андрей, кофе будешь?

— Буду.

Потревоженная кофемашина долго ворчала, но все же выдала им две крохотные чашки эспрессо. Каштановый сумрак идеально подходил цвету напитка.

— Завтра мы улетаем.

— Надолго?

— Хотела бы знать.

— На рыбалку, выходит, не поедем?

— Нет.

— Тогда давай напьёмся.

— В честь чего?

— Просто так…

— Хорошо, я только позвоню Максиму и Вадиму.

В тот вечер они крепко надрались. Мир переливался огнями, словно бриллиант. Глаза Андрея сияли так, что жгли переносицу. Она хохотала, сама не помнит над чем, потому что было очень смешно. Так смешно, что хотелось плакать. Потом ночь укачала её горячими объятиями чужого тела.

Приснился сон, будто она — древнеегипетская богиня Мерет. Хлопотная у той оказалась жизнь. Мужа Хапи видела редко — он проводил время с молоденькими девицами. Но вдруг неожиданно явился хмурый и злой. Обычно розовое лоснящееся лицо показалось измождённым и даже отдающим болотной зеленью. Запах от него был точно дурной, похожий на перебродившую трясину.

— Что-то случилось?

— Будто не знаешь.

— Ты выглядишь совсем больным.

Хапи засмеялся:

— Мир болен. Говорят, ему конец.

— Кому?

Глаза мужа были влажные и блестящие, как заводи в обрамлении тростника.

— Жена, иди пляши и пой. Пока можешь…

Она не знала, что ответить. Хапи дурашливо потопал своими пухлыми ногами, изображая танец.

Потом вдруг остановился и протянул папирусный свиток:

— На, почитай.

Мерет давно не видела папирусов. Книги, которые она читала крайне редко, были переплетены в тонкую кожу и напечатаны на лучшей бумаге в знаменитой типографии «Легенды Нила». В последнее время появились новомодные электронные версии, которые она не любила.

Мерет осторожно развернула лист и прочла «Книга Небесной Коровы: повесть об уцелевшем человечестве».

Ольга проснулась, ощущая пальцами шероховатость страницы.

С раннего утра события неторопливо сдвинулись, постепенно наращивая скорость. Так смерч начинается с маленькой пылинки, вовлекая в своё движение ни в чём не повинные предметы. Те, может быть, и полежали бы в тишине на своём месте, но нет. Невидимая сила захватила их в тиски и теперь тащила в неведомую высь, глумясь над разумом, жизненным опытом, привычками.

Вертолёт, самолёт. Короткая пересадка. Вновь самолёт. Париж. Ночь в безликой гостинице рядом с аэропортом. Опять самолёт. Совсем очумевшие, они вышли из здания крохотного аэровокзала на побережье.

Переполненный полётами, Андрей встал на колени и поцеловал землю. Облюбованный кусок оказался грязен. Он сплюнул прилипшую травинку и вытер салфеткой губы.

Ольга подумала, что весь последний день они играли со временем в догонялки. Трудно сказать, кто выигрывал.

— Пошли, нам еще надо взять машину и купить тёплые куртки.

Изнывающая от скуки девица в салоне проката выдала им изрядно утомлённый прожитыми годами седан и с сомнением пожелала удачной поездки.

За руль сел Андрей. Дорога извивалось бесконечно длиной анакондой, свивалась в кольца вокруг цветочных клумб, словно хотела их придушить.

Ольга ожидала неожиданностей, но сюрприз, как всегда, оказался не таким, как можно было бы себе представить.

Почти добравшись на место, они обнаружили, что шоссе перегорожено. Огромные валуны громоздились разбойничьей западнёй. Ситуацию объяснял красочный плакат: «Дорогие граждане. Чтобы вы могли насладиться прекрасной