Шрифт:
Закладка:
Я развернулась, чтобы возвратиться в шатер, и наткнулась на Натана.
Я даже не удивилась. Я хотела ему сказать, что он придурок, и что зачем он оказывает Алене и мне одновременно знаки внимания, и что я не понимаю, когда он прикалывается, а когда – серьезный, то есть серьезным он не бывает никогда, только на уроках у Милены, и что я вовсе не собиралась в него влюбляться, он совершенно неподходящий кандидат, и не мой типаж, и вообще он урод жизни, и ничего красивого в нем нет, и ничего складного, и ничего величественного, и это скоро пройдет, это просто у меня наваждение такое, потому что я начиталась Анаис Нин и потому что все должны быть влюблены в пятнадцать лет хоть в кого-то, хоть в первого попавшегося, это такой закон природы.
Но я ничего такого не сказала. Я сказала:
– Фриденсрайх фон Таузендвассер.
А Натан сказал:
– Вы ошиблись, сударыня. Натан Давидович Вакшток, к вашим услугам.
Поклонился и поцеловал мне руку.
Глава 26
Первый
Мы взгромоздились на огромный валун, нависший над опасным ущельем, свесили ноги и уставились в пустыню. Слава богу, что было темно, потому что мы все еще держались за руки. Темно – если не считать звезд и половинку лунного сыра.
А что делать дальше, я понятия не имела, как не имела понятия, о чем и как разговаривать с Натаном, явно переступившим черту приятельства, если темы для разговора не касались сплетен о старших, о членах группы, израильского общества или книжек. Но поскольку язык у Натана был подвешен намного лучше, чем у меня, я решила передать ему ответственность за дальнейший диалог, и спросила:
– И дальше что?
– Вообще не знаю, – озадачился и Натан, а весь его кураж как рукой сняло. – Наверное, мы теперь встречаемся? Гуляем? Я твой парень, а ты – моя девушка?
Как будто ржавым крюком провел по стеклу.
– Фу! – Меня прямо передернуло. – “Девушка”!
– Предложи другое слово.
– Ну… – затянула я.
– Вот тебе и “ну”. – Натан нервно потряс мою руку.
– Разве обязательно все это определять?
– Не обязательно.
Мы опять замолчали.
– А… это самое… – Мне было очень неловко, но Натан терпеливо ждал, и я пересилила себя. – Мы теперь должны поцеловаться?
Натан посмотрел на меня поверх очков:
– Я буду счастлив, если ты меня поцелуешь, но мы ничего никому не должны.
Почему-то меня эти слова обидели. Наверное, потому что я ожидала от Натана проявления инициативы.
– Ну так давай поцелуемся, – совсем осмелела я, потому что понимала, что если не скажу это сейчас, потом не отважусь и буду есть себя поедом из-за упущенного момента.
– Давай, – сказал Натан.
Я закрыла глаза и с огромным и невыносимым трепетом, страхом и ужасом принялась ждать. Подождала. Подождала еще, но Натан продолжал ничего не делать.
– Почему ты ничего не делаешь? – открыла я глаза.
– А ты почему?
– Я не понимаю, – начала я раздражаться. – Ты с таким энтузиазмом целовал Алену при всех в игре на желание, а теперь не можешь… меня?
– Это другое. Там было при всех, – объяснил Натан. – Я был в ударе и хотел произвести на тебя впечатление.
– Очень умно, – буркнула я, хоть мне и польстили такие слова. – Хочешь, вернемся в шатер, и ты меня – при всех?
– Глупая ты женщина, – буркнул и Натан. – Не хочу я при всех. Я смущаюсь. Что в этом непонятного?
– Понятно, – вздохнула я. – Я тоже.
– Значит, давай вместе смущаться, – предложил Натан.
И мы некоторое время вместе смущались, а он теребил мои пальцы, а его – были немного влажные от пота. Я тоже принялась теребить его пальцы, как всегда теребила ручки и карандаши на экзаменах. Я нащупала заусенец на его указательном, и непреодолимо захотелось его сгрызть. Это навязчивое желание заслонило собой все остальные, и даже смущение. Некоторое время я пыталась держать себя в руках, но потом не выдержала.
– Можно я сорву этот заусенец? – И я потрогала его подушечкой своего большого пальца. – Он мне очень мешает. Ну пожалуйста!
Натан криво улыбнулся:
– Сорви, только чтобы не больно.
– Ой, спасибо, – обрадовалась я.
Поднесла его палец к зубам, оскалилась, чтобы не прикасаться к нему языком, и осторожно отгрызла лоскуток кожи.
– Все? – спросил Натан.
– Ага.
Я внимательно оглядела его пальцы, находившиеся прямо перед моим носом.
– Ты что, давно не стриг ногти?
– Кажется, подстриг в позапрошлый понедельник. А что, они слишком длинные?
– Относительно. У тебя вся пустыня под ногти забилась.
– Я постригу сегодня, если у тебя с собой есть ножницы. Но лучше завтра.
– У Аннабеллы точно есть. Она тебе одолжит.
– Слушай, а почему ты все время называешь ее Аннабеллой, хоть все зовут ее Владой?
Натан несколько оживился и, кажется, обрадовался, что я упомянула свою соседку, ведь в состоянии беспросветного конфуза между двумя третий отсутствующий оказывается спасительным веянием свежего воздуха в затхлом помещении.
– Ей больше подходит, – объяснила я. – Разве она – Влада?
Натан пораскинул мозгами:
– Нет, она точно не Влада. Влада – это слишком приземленно. Но Аннабелла?! Хорошо хоть, что не Хуана-Кончита-Антония. Это ты сама ей такую кликуху придумала?
– Не, не я. Это ее второе имя или первое. Ты разве не слышал, как она представлялась в Клубе?
– Не помню. Я никогда особо не обращал на нее внимания.
– Она тебе не нравится? – сильно удивилась я, немножко обиделась за Аннабеллу и втайне возликовала из-за себя. – Она же нравится всем мальчикам и даже мужчинам.
– Она нравится всем первые три минуты. Ладно, может быть, пять. Но это длится до тех пор, пока она не откроет рот.
– И чем тебе не нравится ее рот?
– У нее все в порядке со ртом, но не с тем, что он произносит.
– И что ее рот произносит?
– Да чушь всякую, и сразу видно… то есть слышно, насколько то, что у нее внутри, отличается от того, что снаружи.
– Верно. А Алена?
– У Алены не отличается. Она открытая. У нее то, что внутри, то и снаружи, в большинстве случаев.
– А вы… ты… ну…
– У тебя тоже отличается. Ты постоянно говоришь не то, что хочешь сказать.
– Алена тебе нравится?
– Нравится как друг.
– Вы целую пустыню вместе исходили,
