Шрифт:
Закладка:
— Я тебе всё-таки нравлюсь? — Зара стряхнула пепел себе на стопы.
Губы Карины дрогнули.
— Но не я же сейчас без одежды.
Та пожала плечами, тряхнула головой, оправила пышные локоны.
— Никогда не любила их. Ты же помнишь: они так давят. Они так душат.
— Нравишься, — женщина протянула ладонь, коснулась её колена. Мягкая, тёплая кожа.
В сердце немного кольнуло. Так сложно отвести взгляд от лица подруги. От улыбки её полных губ, от полуприкрытых веками с густыми ресницами глаз.
— Скучала по мне? — Зара спросила, и их пальцы соприкоснулись.
— Очень… — подруги сцепили ладони. Крепкая-крепкая хватка — и обмен тёплыми взглядами.
— Ты хочешь пойти со мной? Хочешь пойти ко мне? Тебе ведь так нравилось в моей спальной.
Певучий пьянящий голос. Одного только его хватало, чтоб Карине вскружило голову. А Зара ведь правда пела. Умела петь. Очень часто — ну, в её случае — в те моменты, когда женщине было приятно — она так любила ходить по залу, заложить руки за спину — и что-то петь. Обычно что-то из немецкой эстрады, или тот же «Пикник» — очень и очень разное.
— Пойдём со мной, — поднялась мягко смуглянка, не размыкая рук.
***
Зара вела за собой Карину — а та — у той сердце не находило места.
Выпуклые крылья лопаток, широкие плечи. Упругость бёдер. И пышные-пышные локоны, что струились подобно плащу.
… и мерная, гудящая, чуть-чуть хоровая, переливчастая мелодия, разбавленная неспешными ударными. Узнаваемый звон редкого перебора высоких гитарных струн. Ритмично-мягко, окутывая теплотой и лазурью, чьи нити пронизывали затянутый дымкой воздух.
Смуглая отняла ладонь, легко обернулась к подруге — и плавно, на носках стоп, как будто подплыла к ней.
Они снова соприкоснулись ладонями — и Зара легко отпрянула, качнула головой.
— Сон чудесный снится миру…
Как будто танец. Пьяняще-захватывающе кружило Карину, окутанную ароматами пшеницы, жасмина. Солоноватого пота, пряностей.
… «Бледных улиц не узнать» …
Уже и не в коридоре, уже — просто где-то. Где-то в дымке лазурного, в бледном свете мерцающей лампы. В месте, где нет тревоги. Где нет страха, нет беспокойства.
… «Лишь влюблённому вампиру» …
Зара взяла под плечи свою девушку, мягко вела её — и Карина тонула в её глазах.
Не коридор, не какое-то что-то размытое, нет.
Они в зале, в зале такой милой её сердцу квартиры. Вот и длинный застеклённый шкаф с кучей книг. И тихий свет люстры под старину. И так много не давящего, но дурманящего сигаретного дыма.
… «Снова будет не до сна» …
… Объятья. Самые тёплые, самые приятные, самые лучшие и желанные.
Карина чувствовала нежность кожи своей любимой. Ощущала собой её дрожь, её трепет. Гладилась щекой у её щеки. Сталкивались носами — и снова гладились, прижимались друг к дружке.
Вот! Вот такая Зара ей нравилась! Вот такую Зару она любила, она хотела! С ней, с ней было связано столько уютных, волшебных дней.
Снова касались щека к щеке, опять, играючи, толкались носами, то ловили, то прятали взгляды.
Карина чуть наклонила голову, поймала губами кончики губ любимой. Та выдохнула с улыбкой, отклонилась — и игриво поймала её.
И ещё, и ещё.
Поцелуй захватил сознание, оглушил волной густого, туманного дыма.
Не отрываться. Не расходиться.
Но Зара всё-таки чуть-чуть отпрянула, отвела руку, мерно и в тягучем ритме потянулась к краю двери…
И дверь в гостиную вышибло.
Тяжело дыша, сводя зубы, то и дело сжимая и разжимая кулаки, чуть согнувшася, со спутанными липнущими к раскрасневшемуся лицу синими прядями, на пороге стояла Лиза.
— Нет, — зло процедила она. — Я всё равно не отдам тебя им. Я тебя не отдам.
Михаил
«Не переживай, пап. Мама всё равно ни меня, ни тебя не любила».
Он не то, чтоб отказывался верить — но, вот же: и Роза, и Маша — обе его девочки теперь спокойно шли рядом с ним
— А я всегда знала, — младшая закинула голову к старшей, — далеко ты от нас не уйдёшь.
— Я никуда не уходила, малая. Ты говоришь, — старшая повернулась к отцу, — Ната тоже с вами приехала?
— Мама, — поправила сестру Мария, дёрнула девушку за подол ночнушки.
— Хорошо, хорошо, — та потрепала её волосы. — Где она сейчас?
Они уже давно покинули школу, неспеша шли по вечернему тихому городу.
Околица совсем опустела, а в окнах многоэтажек постепенно включался свет. Но при этом не ощущалось тревоги. Как будто кошмар выжал из себя всё возможное — и теперь, как побитый пёс, стыдливо зализывал раны где-то в грязной канаве.
— Нам на Посёл, — отвечал Михаил. — И придётся идти пешком.
***
Отец с дочерьми шли по узкой улочке между Цвинтарной и Заводской: она так и называлась — Узкий Проспект. Самая длинная улица, окружённая стенами пятиэтажных высоток, и между крышами домов — прокинутые мигающие гирлянды.
У окон собрались люди. Они подходили к своим подоконникам, смотрели вниз на брусчатую дорогу, безмолвно наблюдая за идущими.
С темнеющих небес падал совсем уж не летний снег, мерно играла какая-то праздничная мелодия из динамика на столбе.
На душе Михаила спокойно. В его ладони мягкая рука Розы, а Роза — вела Марию.
И всё безмятежно, уютно — и так по семейному.
Где-то далеко-далеко звучала сирена — но это так, это уже позади. Не проблемы мужчины. Со своими проблемами он разобрался.
— Пап! — Маша его окликнула, — а ты купишь мороженое?
Они как раз мимо лотка проходили. Настил, холодильник, обклеенный баннером «Хладика». За прилавком — улыбчивая продавщица в фартуке поверх вязанной кофты, и со светлыми волосами, забранными в тугую косу.
— Приветствую, — кивнула она.
Роза ей улыбнулась, сама приветливо помахала рукой.
— А разве мы не спешим? Ната уже заждалась. Ты ведь у неё не был?
Михаил кивнул, прикрыв веки. Да, вот этом вся его Роза. Как всегда — прозорливая и смышлёная.
— Ну па-а-ап! — настаивала Мария.
— Выбирай, — мужчина кивнул дочурке — и довольная девочка поспешила к лотку.
«Она будет жить. Я тебе обещаю».
Отец и старшая дочь наблюдали за
