Отец утверждал: не отвяжется, потому что Николай сам искал разговора с ним. Так ли это? Не в последний месяц уж точно.

Но всё-таки.

А что если?

— Пап! — позвал парень, решился. Сам подошёл к крыльцу домика, сел на ступени.

Старик не ответил. Стоял, отвернувшись. Руки сложил на груди. Только дышал иногда тихо.

— Папа! — снова позвал Николай. — Иди сюда, побеседуем.

Тот прыснул, харкнул.

— А что я тебе скажу? Я же, эта, прахекция твоя этава. Сам умный, сам обо всём догадываешься.

— Да ладно, — тот покусывал губы, мялся. — Раз ты тут… Ну, раз я тебя зачем-то не отпускаю, значит, себе я не всё рассказать могу. Ты знаешь что-то. И мне поможешь узнать.

Вот теперь старик повернулся, голову вскинул, оглядел сына сверху донизу.

— Будешь? — Коля протянул ему бутерброд.

Тот скривился, опять харкнул.

— Как шавку жратвой приманиваешь? Жри давай. Я и сам подойду.

Парень опять спрятал взгляд.

Но старик не солгал. Подошёл к сыну, сам на ступени упал. Колени раздвинул, руки между них уронил.

— О чём я тебя спросить хочу?

Отец хохотнул, хлопнул в ладони.

— Ты б ещё спросил, как мир во всём мире сделать. И на это я бы даже ответил!

— И как же? — сын прыснул.

— Да взорвать всё к ебени матери. Вот мирно будет. Тишина-пустота, природа чистая. Или сознание общее по проводам пропустить, чтоб все люди стали общим массивом данных. И никакого насилия, сплошной обмен информацией. Бессловесные сигналы, сервера эти ваши гудят, в океанах запрятаны — а Земля себе Землёй живёт-процветает.

— С языка снял.

Старик опять хохотнул, толкнул парня в плечо.

— Хошь чаек шугнём? А то, ишь, раскричались тут! Ля какие летают.

И правда, над водами кружила стая больших белых птиц. Парили, горланили о чём-то своём.

— Так патроны же кончились.

— А шо, — батя всплеснул руками, — для тебя не найдутся? Для тебя-то я пули припас, ты тут не это, не это самое. Для тебя у меня найдётся, — приговаривал, поднимаясь, запустил ладонь в дырявый карман джинсов. — Хорошая пуля найдётся. Сразит, сразит наповал.

***

Отец с сыном стояли на склоне холма. В руках Николая — старое ружьё. А в небе кружили чайки.

Вот так парня настигла ночь, в обители Морской Ведьмы, вместе с призраком-образом. И абсолютной неизвестностью того, что же произойдёт дальше.

Коля приставил к плечу приклад. Прицелился — выстрел — и только взмахнувшая крылом птица захлебнулась предсмертным криком, закружилась — и камнем рухнула к чёрной воде.

Лиза

Дверь с шумом захлопнулась, и девушка отшатнулась. Видела за стеклом саму себя, обнимающую Кристину.

Лиза с силой потянула дверную ручку — и та не только не поддалась, а вместо — попросту отделилась от самой двери, которая тут же пропала. Где только что был вход на кухню, теперь — одна только глухая стена.

— Ну що, Лізонько, — мягкий женский голос у неё за спиной. — Ходімо зі мною, рідненька. Нам є, про що говорити.

Девушка стиснула кулаки.

Околица не могла настолько искажать пространство. Если перед ней была комната — то помещение всё ещё есть. Просто Лиза его не видит. Зато всё ещё чувствует прилив сил. Очень-очень больших, злых сил. Желающих прорваться наружу. Найти выход, всплеск.

Сосредоточившись на образе светлой и тесной кухни, вырвав перед внутренним зрением Кристину, которая там, за стеклом, приникла к не-Лизе, девушка до боли сомкнула пальцы, отвела локоть — и...

… треск надломленной древесины, щепки, грубо торчащие искривлённые обломки коры.

Вторым ударом девушка проломила хлипкую стену — и только замерла. Её руки безвольно обмякли.

Ей открылась — да, действительно, комната. Сени. И приоткрытая дверь в лесок.

— Облиш, зіронько, — женщина в розовой юбке и жёлтой кофточке подошла к ней. — Ну що ти таке витворяєш? Знову усе руйнуєш.

Такой мягкий, заботливый, немного грустный, подавленный голос.

— Зовсім, зовсім від рук видбилася. І полишила нас, і забула. Я ж про Тимка недарма питала. Він так сумує, так сумує без тебе. Ходім до нього?

Сени полнились лесными запахами. Влажность, хвоя, густой и давящий воздух.

Лиза… Всё-таки проиграла? Вот так легко? Стоило ей только покинуть маяк, остаться в городе — и всё? Её настигла расправа?

Тётушка взяла девушку под локоть — и та даже не отстранялась. Просто медленно, глубоко дышала.

***

Лесная просека, ясный день.

Брат с сестрой возвращались домой после школы.

***

Невысокая женщина, девушка с понуренной головой шли по лесной дороге.

Лиза оглянулась: старая хижина. Дверь едва держалась на одинокой петле, из окон торчали кипы сена, а крыша совсем прохудилась, обвалилась вовнутрь строения.

По этой дороге не вернуться в Околицу. Нельзя вернуться в квартиру.

Кристина. Она всё ещё там, там, одна. Лиза не смогла защитить её. Не исполнила обещания.

Хмуро и молча девушка шла за невысокой улыбчивой женщиной.

Мысли девушки заменил стук клавиш печатной машинки.

***

Меня зовут Лиза. И вот, я осталась здесь.

Я снова осталась одна.

Конечно, я узнаю это место. Это проклятое, это мерзкое, противное место. Этот светлый, залитый солнцем густой одинокий лес.

Тётушка Добридень — я от неё долго скрывалась. Не здоровалась с ней, не встречалась взглядом — и вот, в итоге, она явилась ко мне сама.

Было ли так по вине Кристины? Не знаю. Не знаю. Не знаю.

Я уже ничего не знаю.

Я только стараюсь думать, что сейчас меня нет.

Я бы хотела, чтоб меня не было. Чтобы этот кошмар окончился.

Так приятно быть просто потоком сознания, который никому ничего не обязан. От которого никто ничего не ждёт.

Это ведь даже не запись. Это просто мысли, врезающиеся в пустоту.

Исчезающие.

Замолкающие.

Немые.

Мы просто идём рядом.

Тётушка по своему обычаю что-то напевает себе под нос — а я, ну, я просто здесь. Я просто хочу сбежать.

Я всегда сбегаю в самый последний момент.

Интересно, сейчас у меня получится?

Раньше всегда получалось.

***

Проходили мимо колодца. Тот стоял у покосившегося забора. Закрытый колодец: дверь на засове, ржавая ручка. Никаких вёдер рядом.

***

Мы возвращаемся ко мне домой.

Именно этого я просила? Да нет же. Совсем, совсем не о том.

Перед мысленным взором я всё