сделали новый шаг.

Колени тяжело гнулись, бёдра как будто налились свинцом.

Сердце девушки учащённо забилась.

***

Я… Я начала себя слышать! И видеть собственные мысли, всплывающие перед собой.

Я слышу себя! Я себя ощущаю!

Это всё, это всё ведь не в первый раз!

И я точно знаю: раньше такого не было. Раньше у меня были другие мысли. Вот те, которые связаны с семьёй. Которые настраивают меня на встречу. Готовят меня, не сообщая, что будет дальше.

Но сейчас-то… Сейчас-то я понимаю!

***

Она до крови закусила и так распухшую губу, сжала пальцы стоп, как если бы у неё были длинные когти, которые могли бы просто врасти в почву.

Кристина её ждала! Кристина ведь где-то там!

Женщина в рубище остановилась, повернулась к замершей девушке.

— То ти йдеш, Лізонько? Ми вже чекаємо на твоє повернення. Я особисто дуже, дуже чекаю.

Лиза сделала глубокий вдох. Ноги как будто выламывало. Всё, всё в её теле противилось остановке. Даже ветер поднялся, как будто её толкал.

Не отталкивать сущность перед собой — но отступить. Оторвать стопу от земли. Заставить себя сделать шаг назад. Заставить себя идти. По-прежнему не разрывать зрительного контакта, пристально глядеть в серые потухшие глаза старой женщины перед ней.

— Ти що таке коєш? — дряблая жилистая трясущаяся рука. Чёрная рука, с иссохшей, обвисшей кожей, обнажающей присыпанной пеплом и с налипшей копотью костью.

Глаза без зрачков, сплошная глубокая и пустая серость зарниц.

Ссохшаяся кожа на скулах, щеках. Такая, что почти что тряпками слиплась с черепом.

Лиза стиснула зубы — и сделала шаг назад.

Сущность двинулась на неё, тянула к ней вот ту сухую дряблую руку. Пальцы скрючились чёрной судорогой. Само тело женщины — худое-худое, а грязное рубище — просто свисало лохмотьями.

Молчать. Ничего не говорить этой твари. Просто смотреть в глаза. Чтоб тварь знала, чтоб чувствовала, чтоб видела ярость, огонь. Бурное пламя в её, Лизы, зрачках.

Тихий хруст — и девушка вздрогнула, едва ли не оступилась. Её тело слишком ломало. Слишком сопротивлялось воле — и теперь будет больно идти. Лодыжке больно, лодыжка вывихнута.

— Ти зовсім не хочеш додому?

Взволнованный голос вовсе не соответствует тому порождению искажённой бездны больного сознания, надвигающегося на Лизу. Шея настолько худая и в пятнах, что там попросту нет таких голосовых связок. Да и челюсти твари совсем не двигались. Просто разинуты, обнажая гнилушные дёсна — а слова — как будто бы из динамика.

— Ти же не зможеш одна. Ти нікуди одна не підеш. Ні на що не спроможня. Тобі завжди потрібен той, хто зробить все задля тебе.

Ещё шаг, ещё.

Спину ломило, плечи давило тяжёлым воздухом. Как легко было двигаться по дороге — и насколько тяжело отступать.

Девушка вскрикнула от пронзившей всё тело боли — и упала на пожухлые листья. И даже уже не ползла. Грудь сдавило как при удушье. На губах мерзкий вкус от сырой земли.

И медленная шаркающая поступь. Шорох старых лохмотьев. Обгоревшая скрюченная рука.

Виток Шестой. Формалиновый Шелкопряд

Кристина

Лиза захлопнула дверь на кухню, подбежала к Кристине — и та поймала её в объятья.

Обе подруги тряслись, унимали и успокаивали друг дружку, часто дышали.

За дверью всё ещё слышался голос странной женщины, скрипели половицы от её шагов.

Женщина отошла от подруги, осела на подоконник, закрыла лицо руками. Кусала губы, мотала головой.

Лиза — нервно стояла, то и дело оглядывалась на дверь за спиной.

Происходящее — оно не просто необъяснимо, оно выбивало, душило. Сердце беглянки отчаянно билось, руки тряслись.

— Чай, — выдохнула Кристина, — нужно сделать чай, — и тупо глядела на дрожащие ладони.

— Эй, — Лиза коснулась её руки, окинула ободряющей улыбкой, и её подруга подняла грустный взгляд. — Не переживай, — продолжила, глядя на растерянную женщину. — Воспринимай её как просто странную гостью. Днём в Околице стремноты не случается.

— Да, да, конечно, — та встряхнулась и проморгалась. — Не бывает. Ты права. Ты права, — повторила и выдохнула.

Нужно было взять себя в руки.

Если верить Лизе, самое жуткое было ночью. А сейчас — так, пустяки. Просто какая-то тётушка зашла к ним в квартиру. И даже не спешит к ним сюда.

Надо просто взять чайник, набрать воды. Набрать воды, покурить, выдохнуть.

Её подруга, тем временем, как будто считывая беспокойные мысли, сама встала у подоконника, сигарету достала, оправила синюю прядь. Прыснула.

— Знаешь, — усмехнулась Лиза, подкуривая, — попадись мне какой-нибудь сериал, где целых две серии подряд я наблюдаю, как героини торчат считай в одной комнате — я бы скорее смеялась.

— Твоя правда, — Кристина издала нервический смех, стояла у стены напротив.

— Сценарий ведь должен развивать события, а не стопорить их, — продолжала её подруга. — Как бы ты в таком случае вела сюжет?

Разбитая закатила глаза, сползла на пол.

— Это единственное, что тебя сейчас волнует?..

Та опять усмехнулась, пожала плечами.

— Скажи, — Лиза улыбнулась вместо ответа, — а я тебе нравлюсь?

… Далёкий-далёкий звон церковных колоколов. Раскатисто и протяжно, их бой оглашал третий час. Прочие звуки пропали. Шагов в комнате, приглушённого пения — ничего уже не слышно. Только гулкое и тяжёлое эхо. Знакомое, слишком хорошо знакомое эхо. Так били единственные колокола. Это золотое, заливистое, возвышенное звучание — такое можно услышать только в Харькове, башня Покровского монастыря.

— Я тебе нравлюсь? — девушка повторила вопрос, запустила ладонь в свои густые вьющиеся тёмные локоны. — А, 'Рин?

Кристина забыла курить. Только смотрела на тонкую струйку сигаретного дыма.

«Если я скажу что-то, известное только тебе — беги».

«Днём в Околице тихо».

Женщина метнулась к окну, оттолкнув удивлённую подругу — и застыла. По ту сторону стекла она видела соседнюю многоэтажку. Во всех окнах зажжённый свет, как и здесь, на кухне. И у окон в доме напротив стояли чёрные тени. Не двигались, нельзя было различить их взгляд. Они просто как будто застыли.

… Колокола били третий час.

«Я тебя до утра держала.

Они ушли».

До утра?..

Кристина закрыла глаза. Дымящаяся сигарета выпала из расслабленной ладони.

Руки беглянки безвольно обмякли.

— Как ты меня назвала? — спросила она тихо, старалаясь сохранить спокойствие хотя бы в голосе. И по-прежнему не оборачивалась.

… «Обесточивают, но наоборот. Постоянно включённый свет» …