но судом Творца. Это оказалось чересчур — она снова потеряла самообладание. Хотела высказать сыщику все, что думает о нем и его методах вести расследование, о том, как он решил упросить себе работу, хватая невиновных — но вместо этого впала в истерику. С удивлением отметила, как же легко ее, оказывается, вывести из равновесия.

Несколько дней в камере — и она выкрикивает бессмысленные угрозы, напоминая, что ее отец — не последний человек в королевстве. И так просто самоуправства не спустит.

Когда бы она еще вспомнила об отце, тем более — обратилась к его титулу и влиянию? Долго истерика не продлилась — в какой-то момент Агнес начала задыхаться. В груди разлилась разламывающая боль.

Шум в ушах и чернота. Очнулась она уже на своей лежанке в камере. Одна.

Давила невыносимая слабость, даже лежать было тяжело. Кажется, она проваливалась в сон. Дважды приносили еду — она просыпалась, но подняться не могла. Да и есть не хотелось. Так и пролежала целый день неподвижно, то глядя в потолок, то проваливаясь в сонное забытье.

*** ***

Шорох заставил подскочить на лежанке. Дверь! Кто-то открывал замок.

Но сейчас же ночь. Окон в находящейся под землей камере не было, но Агнес научилась уже по звукам определять время суток. Сейчас кругом царила сонная тишина. Это значит — на дворе ночь. Утром начнутся шаги, разговоры. Узникам станут разносить еду. Она села с колотящимся сердцем, неотрывно глядя на дверь.

Та мучительно медленно приоткрылась. Агнес не поверила глазам, увидав церковника.

Тот осторожно скользнул внутрь. Увидев ее, прижал палец к губам и прикрыл осторожно за собой дверь.

Она неловко вскочила, спустила ноги с лежанки, сунула их в сапожки. Обуться второпях не получалось, короткие мягкие голенища сминались.

Зачем он явился? Агнес напряженно вглядывалась в бесстрастное лицо милосердного, силясь разгадать, что кроется под внешним спокойствием. Жалость, осуждение, прощение? Согласен он с Гото в его подозрениях? Станет сейчас укорять ее, как Кеннет давеча, или даст надежду?

— Милосердный, — пробормотала она хрипло и закашлялась — голос сорвала накануне. — Я не ждала вас, — запнулась.

Глупо и жалко звучит. И горло болит. А священник сверлил взглядом, не торопясь озвучивать цель своего визита.

Ночного визита! Мысли понемногу прояснялись. Явился ночью — наверняка, чтоб никто не узнал об этом. Гото едва ли в курсе. Не просто так ведь он осторожничал — сам отпер дверь, показал, чтобы молчала, не поднимала шума! Явно неспроста. А стражник? Он ведь видел, как милосердный заходил в тюремный коридор!

Если бы горло не болело и не сковывало оцепенение, она уже засыпала бы священника вопросами. Но она молчала в ожидании.

— Я помогу вам бежать, — заявил церковник наконец.

Агнес недоуменно уставилась на него. Уж чего-чего, а такого заявления она не ожидала! У милосердного ум за разум зашел, или это ей чудится после всего пережитого? Да, она слыхала, что так сходят с ума — человек начинает видеть и слышать то, чего нет.

— Куда бежать? — шепнула она, ошарашенная.

— Куда пожелаете, — ласково отозвался он.

— Я не понимаю…

— Вы все прекрасно понимаете, дитя. Ваши дела плохи. Я имел неосторожность поведать эсквайру о вашем любопытстве — клянусь, без умысла! Он спросил — между делом. Это было до вашего ареста. И я ответил. Мне ваша любознательность казалась забавной, даже трогательной, — священник помолчал. — Словом, умысла у меня не было, — повторил он. — И я хочу теперь помочь вам. Потому что подозрения в ваш адрес у достопочтенного Гото серьезные. И он готов на крайние меры, чтобы выбить из вас сведения.

— Это я уже заметила, — пробормотала Агнес, хмуря брови.

В словах милосердного смутно ощущалась некая фальшь. Нет, даже не фальшь — просто с его речью что-то было не так. Таилось в ней некое второе дно, только суть от притупившегося сознания ускользала.

— Так вот — если бы дело было лишь в любопытстве, подозревать вас в порочащих связях никому бы в голову не пришло. Но вы помешали задержанию людей, что явились к вам за ключом от фамильного хранилища этих напыщенных баронов… скажите по совести, они вас не раздражают?

— Кто? — от обилия слов начинала кружиться голова, а смысл ускользал.

— Бароны. Отец и сын Гревилль, — милосердный пристально уставился ей в лоб.

— Ну, — она запнулась. — Раздражают…

Тем более, что это чистая правда. Если к барону Гревиллю старшему у нее претензий не было никаких — скорее, симпатия, особенно — после того, как радушно он принял ее в последний раз. То Ронан вызывал у нее заметное раздражение. Особенно, когда выказывал невпопад и не к месту свою спесь.

Правда, разъяснять все это было бы слишком длинно — сейчас Агнес не была способна на долгие речи. Да и смутно ощущала — милосердному требуется от нее не это. Но похоже, он остался доволен коротким ответом.

— Вот видите! Эти спесивые барончики, кичащиеся древностью своего рода… тем, что их предок получил титул, по сути, за предательство! Согласитесь, они заслуживают всего, что навлекли на свои головы.

Агнес лишь моргала недоуменно. Милосердный заговаривается? Или ее слух подводит.

— Словом, я предлагаю вам свободу, — благо, тот наконец, кажется, вернулся к первоначальной теме. — Все, что от вас требуется — дать мне ключ к их хранилищу. Дайте мне возможность зайти туда незамеченным — и вы немедля выйдете отсюда. Ну же, решайтесь! — поторопил он.

Выйти. Бесправной узницей, вынужденной скрываться… остаток жизни бегать, скрываться. Потерять все.

Мысль прервалась, уступив место менее очевидной. Истинный виновник — этот человек, сидящий сейчас перед нею!

— Это вы, — проговорила она с изумлением. — И… это вы подослали ко мне головорезов?!

— Они намеревались лишь доставить вас в безопасное место для беседы.

Да вот же он, шпион Нейтании или еще какой-то из недружественных стран, которого ищет Гото! И, как назло, никого, кроме них двоих, здесь нет. И где, спрашивается, этот лучший сыщик Управления розыска и расследований?! Где он, когда прямо здесь требуется его присутствие?

Взгляд милосердного сделался колючим. И Агнес поняла, что выдала себя — позволила священнику заметить свое изумление.

Тот наверняка понял, что первой ее мыслью стало — как бы поведать сыщикам об открывшейся ей правде. И теперь он настороже…

Только ждать бессмысленно. Она ничего не дождется и не переиграет его в