она ни была несчастна, Феба не позволяла себе расклеиться. У нее слишком много обязанностей, перед ней стоит слишком много задач, и одна из них – необходимость покончить дело с Эдвардом и его махинациями на должности душеприказчика. Хоть она и страшилась откровенного объяснения, но вздохнула с облегчением, когда Ларсон наконец вернулся в особняк Клэр.

Едва Эдвард вошел в гостиную, Феба почувствовала: он знает, что назревает беда. Он улыбался, был, как обычно, ласков и приветлив, однако от нее не ускользнуло напряжение в выражении его лица и острый пристальный взгляд.

– Ciao, mia cara![5] – воскликнул он и подошел ближе, чтобы ее поцеловать.

От твердого, сухого прикосновения его губ Феба внутренне содрогнулась и сказала, жестом приглашая его сесть рядом:

– Похоже, Италия пошла тебе на пользу – прекрасно выглядишь.

– Италия, как всегда, прекрасна! Джорджиана отлично устроилась на новом месте – позже расскажу подробности, – но сперва… Дорогая, до меня дошли некоторые тревожные новости, способные повлечь за собой весьма серьезные последствия.

– Верно, – без улыбки ответила Феба, – до меня тоже.

– Ходят слухи, что в мое отсутствие ты принимала здесь гостя. Ты великодушна и гостеприимна, дорогая, и, без сомнения, такого же отношения ждешь и от других. Однако общество – даже здесь, в деревне – и вполовину не так снисходительно к людям, как ты.

Покровительственные нотки, звучавшие в его голосе, не на шутку разозлили Фебу.

– Мистер Рейвенел приезжал сюда на несколько дней. Наши семьи теперь связаны родством, и я попросила у него совета насчет дел в поместье.

– И это была ошибка. Не хочу тебя запугивать, Феба, но ошибка очень серьезная. Этот Рейвенел – мерзавец худшего сорта. Всякая связь с ним губительна.

Феба глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и произнесла:

– Эдвард, мне не требуются лекции о благопристойном поведении. – И мысленно добавила: «Особенно от тебя».

– Это человек с безнадежно испорченной репутацией, пьяница, развратник…

– Ты ничего о нем не знаешь! – потеряв терпение, отрезала Феба. – Ни о его прошлом, ни о настоящем. Давай не будем его обсуждать, у нас с тобой есть куда более важные заботы.

– Я встретил его однажды на званом вечере. Он вел себя непристойно. Напился, шатался пьяный по дому, приставал к замужним дамам. Оскорблял всех, кто попадался ему на пути. В жизни не видел более вульгарного и отвратительного зрелища! Хозяин и хозяйка не знали, куда деваться от стыда. Несколько гостей, в том числе и я, из-за него покинули дом гораздо раньше, чем собирались.

– Эдвард, довольно об этом. Он уехал, и говорить больше не о чем. Пожалуйста, послушай меня…

– Может, он и уехал, но успел причинить тебе непоправимый вред. Ты слишком наивна, моя невинная Феба, и едва ли понимаешь, в какое двусмысленное положение себя поставила, позволив ему здесь остановиться. Люди уже истолковали происшедшее в самом дурном смысле, и мерзкие сплетни о тебе ходят по всему поместью. – Он сжал ее неподвижные руки в своих. – Так что нам с тобой необходимо обвенчаться безотлагательно: это единственный способ оградить тебя от позора.

– Эдвард! – резко перебила она. – Я знаю о Рут Пэррис и о маленьком Генри.

Он осекся и побледнел как смерть.

– Я знаю о доме, – продолжила Феба, осторожно высвободив руки из его хватки, – и о том, что ты купил и обставил этот дом в счет ссуды, которую выплачиваешь из наследства Джастина.

Эдвард выглядел совершенно ошарашенным: его темная тайна оказалась раскрыта, напускная любезность и учтивость пошли трещинами.

– Кто… кто тебе рассказал? Неужели Рейвенел? Так и знал, что этот мерзавец попытается настроить тебя против меня! Он сам хочет заполучить тебя!

– Это не имеет никакого отношения к мистеру Рейвенелу! – воскликнула Феба. – Речь о тебе и твоей… не знаю, как ее назвать: любовнице?

Он беспомощно затряс головой, встал с кушетки и принялся ходить взад-вперед.

– Ты очень мало знаешь о мужчинах и о том, как устроен мир. Я постараюсь объяснить так, чтобы ты поняла…

Феба, нахмурившись, наблюдала за ним, потом сказала:

– Я уже поняла, что ты взял деньги, принадлежавшие моему сыну, чтобы помочь этой женщине.

– Это было не воровство! Я собирался все вернуть!

– Или жениться на мне, – жестко поправила Феба, смерив его укоризненным взглядом, – чтобы эти деньги в любом случае стали твоими.

Его лицо исказилось болью.

– Ты меня оскорбляешь: изображаешь каким-то негодяем наподобие Уэстона Рейвенела.

– А ты вообще собирался мне сказать правду, Эдвард? Или рассчитывал держать Рут Пэррис и ее ребенка в этом доме вечно?

– Н-не знаю, я не думал об этом.

– Ты собирался жениться на Рут?

– Никогда, – ответил он без колебаний.

– Но почему?

– Она погубила бы все мои надежды на будущее. Отец мог бы лишить меня наследства. Я сделался бы всеобщим посмешищем, женившись на простолюдинке. У нее ни образования, ни манер…

– Это можно изменить.

– Ничто не изменит Рут: милую, честную, но безнадежную простушку. Абсолютно неподходящая жена для человека моего положения. Она никогда не сможет блистать в свете, ей не по силам поддержать остроумную беседу. Да она салатную вилочку от вилочки для рыбы не отличит! Это несоответствие своему положению ее саму сделает несчастной. Не стоит о ней беспокоиться. Я ничего ей не обещал, и она слишком сильно меня любит, чтобы загубить мою жизнь.

– Как ты загубил ее жизнь? – вырвалось у Фебы. Обида, нанесенная несчастной женщине, разъярила ее больше, чем ее собственная.

– Это Рут настояла на том, чтобы оставить ребенка. Могла бы отдать его кому-нибудь на воспитание и спокойно жить, как прежде. Все решения, что привели ее к нынешнему положению, приняла она сама, начиная с решения лечь в постель с мужчиной вне брака!

Феба изумленно расширила глаза:

– Значит, во всем виновата только она? А ты ни при чем?

– В любовной связи женщина всегда рискует больше. Она это понимала.

И это Эдвард, которого она знала столько лет? Где же его рассудительность, где высокая нравственность, где неизменное уважение к женщинам? Изменился ли он с годами, сумев скрыть это от нее, или в глубине души всегда таким был?

– Я искренне ее любил. Можно сказать, и теперь люблю. Если тебе необходимо это услышать, могу сказать, что глубоко стыжусь своих чувств к ней или, точнее, той стороны моей натуры, что привела к нашей связи. В сущности, я ведь тоже пострадавший…

– Любовь не рождается из того, чего надо стыдиться, – тихо ответила Феба. – Способность любить – самое благородное свойство человека. Его стоит уважать, Эдвард. Женись на ней, и живите счастливо вместе с сыном. Единственное, чего тебе стоит стыдиться,