написанные им для Чинции. Суд также выслушал служанку Феличе, участвовавшую во вскрытии сундучка Лелио. Для того чтобы удостоверить мужские почерки, потребовались добросовестные показания различных свидетелей: старого слуги в доме Теодоли, их врача и банкирского сына. Чинцию продолжали допрашивать с пристрастием, она до конца упорно все отрицала. 19 сентября ей ничего не было известно. 16 октября, перед лицом подробных доказательств из писем и свидетельских показаний, она знала еще меньше. 20 октября она по-прежнему не винилась. Тем не менее в конце этого третьего слушания суд, решив, что он располагает достаточно убедительными аргументами, освободил ее из одиночной камеры и поместил, как обычно в конце расследования, в общую камеру в тюрьме Тор-ди-Нона на пять суток для подготовки защиты. Удивительно, что, хотя Чинция ни в чем не призналась, ее ни разу не пытали.

Почему? Вряд ли из галантности или милосердия; римские суды пытали женщин без угрызений совести715. Скорее, несмотря на нехватку свидетелей, судьи, должно быть, думали, что могут обойтись без стандартного признания, столь любимого в юридической практике, основанной на римском праве. Взамен они сделали ставку на тщательный эмпирический подход, особенно на привлечение знающих свидетелей для проверки шести из семи компрометирующих документов (всех, кроме письма Орсини суду). Впрочем, они продолжили проводить судебную экспертизу. Обратим внимание на следующую выдержку из судебного дела. Она написана рукой Джакобо Скалы, судебного нотария.

1 октября 1582 года

Сиятельный мессер Витторио, luogotenente [судья] и проч., послал вышеупомянутую бутылку, в которой была некая белая, прозрачная жидкость, а также вышеупомянутый белый порошок в некоем пакетике и другой порошок, подобный приведенному выше, который, как представляется, был серого цвета и напоминал пепел, а также другой порошок в другом пакетике; кои порошки и жидкость были переданы, изучены и рассмотрены сиятельным мессером врачом Джисмондо Брумано, лекарем тюрьмы Тор-ди-Нона, с тем чтобы он наилучшим и быстрым способом узнал о степени их опасности и чтобы провел эксперимент [experimentum], дабы увидеть, являются ли указанные жидкость и порошки ядом, отравлены ли они, или, в общем, содержат ли они отравляющие вещества. Присутствуют: синьор Джорджо Фаберио, заместитель fiscale [прокурора], и я, нотарий, и так далее. Итак, порошки и жидкость были переданы в моем присутствии (нотария) и упомянутого заместителя fiscale в руки упомянутого мессера Джисмондо, врача, и так далее, с которыми сиятельный мессер доктор предписал и приказал сделать следующее:

Он взял трех живых голубят, без каких-либо изъянов [macula]. Сначала он взял часть упомянутого черного порошка и смешал его с частью указанной жидкости и дал это одному из указанных голубят. Тот, приняв указанную жидкость и порошок, вообще не пострадал, но постоянно оставался в своем первоначальном состоянии и не получил никакого вреда. Во-вторых, он взял часть указанной жидкости и смешал ее с частью серого порошка и тотчас же дал это другому из названных голубят. Когда тот принял указанную смесь из жидкости и порошка, он в одночасье чуть не умер, а потом перевернулся на одну сторону, а потом на другую. В моем присутствии этого голубя вскрыли, и его сердце оказалось сильно увеличенным [tumidum] и почти обожженным [adustum], а его ткани были хрупкими [fragiles], а цвет стал синевато-серым [lividum]. В-третьих, он взял часть указанной жидкости и смешал ее с частью другого, белого порошка и указанную смесь он дал третьему из упомянутых голубят, который, приняв упомянутую жидкость и порошок, оставался в течение четверти часа вроде бы невредимым. Затем он начал вести себя беспокойно [anxiosum] и становиться все более и более вялым [oscitare], и вокруг его клюва появилась пена, и крылья его свисли, но, в конце концов, он избежал смерти [evasit, как «выздоровел»] и не получил никакого вреда. Рассмотрев все это тщательнейшим образом, он пришел к следующему заключению [sententiam]: что черный порошок не является ядом, белый обладает некоторыми отравляющими свойствами, но не смертелен, если его не дать в определенном количестве, о котором я не могу судить, поскольку я не установил, что это за порошок. Однако третий порошок, серый, очевидно, является ядом, поскольку его дали голубенку в небольшом количестве, отчего тот умер.

Обо всем этом вышеназванный мессер врач доложил под присягой716.

Здесь мы видим фактически лабораторный отчет, один из наиболее ранних сохранившихся в истории медицины. Что нового дает нам этот документ в области науки и права? Как он соотносится с историей развития медицинской и экспериментальной практики? Чтобы понять этот любопытный текст и ряд процедур, которые он документирует, стоит обратить пристальное внимание на то, кто именно является его автором, на его форму, стиль и задачи: во многом этот текст, несмотря на то что он чем-то напоминает нынешнюю практику, совершенно не похож на лабораторные отчеты, написанные сегодня. Современный ученый или, как нередко бывает, целая толпа соавторов пишет отчет о проведенных процедурах с использованием мучительно бесстрастной прозы и бесчисленных пассивных глаголов, как бы стирая все следы человеческого присутствия. Эксперимент, согласно нынешним риторическим условностям, должен говорить сам за себя, четко и ясно.

Это было не так в 1582 году: тогда присутствие авторов, а также других людей имело решающее значение одновременно для юридической и медицинской оценки. Они должны были быть видны. В отчете о голубях слышны два голоса, оба говорят от первого лица единственного числа, один отвечает за юридическую сторону, другой за медицинскую – голоса нотария и врача. В тексте граница между ними стирается. Но именно нотарий выстраивает литературные и процессуальные рамки. Обратим внимание, как в рамках этой структуры, глубоко нотариальной в своих условностях, автор старается указать, как и положено в нотариальных документах, дату, присутствующих лиц, поставленный вопрос и имеющиеся факты. Таким образом, отчет начинается вовсе не с биологии, а с права: мессер Витторио, председательствующий в суде, отослал подозрительное содержимое по перечню и с необходимым описанием тюремному врачу, чье имя нотариус записывает, чтобы врач мог провести эксперимент с точно обозначенной целью. Далее нотарий отмечает присутствие заместителя прокурора Джорджо Фаберио и самого себя, двух свидетелей пока еще не эксперимента, а просто передачи подозрительных материалов «в руки» врача Брумано. Здесь документ готовится отражать натиск не скептически настроенного врача, который мог бы подвергнуть сомнению результаты с точки зрения науки, а юриста, вопрошающего, что за вещества вообще скормили птицам. Затем прокурор отступает в сторону, и нотарий со словами «следующим образом» переходит непосредственно к эксперименту.

Когда дело доходит до проводимой процедуры, в документе смешиваются нотариальный и научный стили. Нотарий свое повествование (в отличие