самого Лелио нам почти неизвестны, если не считать того, что он прочно обосновался в доме Джакомо: он жил там по крайней мере три года в качестве пажа Феличе, ближайшего наперсника и жены и мужа. Он также сопровождал Джакомо в дом Чинции, где читал вслух и сортировал письма688. Лелио был дворянином; он дрался на дуэлях с другими дворянами689. Его почерк и орфография оставляли желать лучшего, как и его телесная крепость. «Он слаб здоровьем, – говорил врач Гальярделли. – У него три болезни, требующие лечения: одна в затылке, одна в левой руке и одна в ноге»690. Что касается морального облика Лелио, то он был гибок.

Четвертым участником договора, хотя и не затронутым самими условиями сделки, был составитель текста, Доменико Коста, двенадцатилетний сводный брат Чинции. У него был аккуратный почерк, намного лучше, чем у сестры или Лелио, а также не по годам богатый запас житейской мудрости, как и можно ожидать от подростка, живущего в борделе. В суде, хладнокровный и изворотливый, мальчишка врал бесстыдно и ловко не хуже иного взрослого691.

Чинция, Джакомо и Феличе могли бы показаться классическим любовным треугольником. Однако присутствием Лелио эта геометрическая фигура невероятно усложнялась, превращаясь, некоторым образом, в прямоугольник. В его случае речь не шла о физической близости. «Между мной и Лелио Перлеони не было ничего подобного», – скажет Чинция. А об этом, по крайней мере, ей не было никакой необходимости врать692. Однако, хотя в отношениях этой пары не было физической составляющей, между ними имел место оживленный флирт. Причем не вполне понятно, кто из них искал внимания другого. Скорее всего, эта роль принадлежала в основном Чинции, которая, возможно даже при попустительстве Джакомо, обращала свое очарование против Лелио, чтобы привязать его к себе прочными узами и освободить его от остатков верности Феличе – его прежней покровительнице. Любовники сделали Лелио полноправным обитателем дома Чинции. Он приходил в любое время, даже посреди ночи693. У него был доступ к предметам домашнего обихода. Как поясняла Чинция: «Он копался в моих бумагах и прибирал к рукам разные вещи в доме, какие пожелает. Он хранил у меня грязную одежду и свежие рубашки, и брал их, когда ему вздумается»694.

Историю ухаживания Лелио сложно реконструировать. Когда дело дошло до судебного процесса, судьи дотошно допрашивали женщин из этого «четырехугольника», Феличе и Чинцию. Однако оба кавалера уклонились от допросов, что же касается их дам, первая мало что могла сообщить по этому поводу, а вторая упорно отказывалась отвечать. Сколько-нибудь подробные источники, имеющиеся в нашем распоряжении, исчерпываются шестью письмами, конфискованными судьями. Письма эти часто цитировались и оспаривались по ходу процесса. Они и по сей день подшиты вместе с протоколами допросов.

1. От Чинции к Лелио собственноручное, 24 июня 1581 года.

2. От Чинции к Лелио, написанное рукой ее брата Доменико, 11 сентября 1581 года.

3. От Лелио к Чинции, без даты, но, по всей видимости, незадолго до следующего письма.

4. От Лелио к Феличе, 17 июня 1582 года.

5. От Лелио к Джакомо, без даты, но после четвертого и до шестого письма, предположительно, в июне 1582 года.

6. От Марио Орсини судьям, 1 сентября 1582 года.

Как это часто бывает с письмами, эти послания часто туманны. Они предназначены для глаз посвященного читателя и тонко намекают на конфиденциальные обстоятельства, которые сейчас сложно интерпретировать. Более того, все письма, кроме последнего, конспиративные. Их смысл благоразумно завуалирован иносказанием. И все же, при внимательном чтении, мы можем в общих чертах выудить из них историю бурного ухаживания Лелио и его трагической развязки.

При постоянных уверениях в любви в этих письмах почти всегда используется формальное обращение к адресату (обычно церемонное lei, только иногда voi) и почти никогда нежное и неформальное «ты» (tu). Это словоупотребление отражено при переводе написанием местоимения «Вы» с заглавной буквы, а не со строчной. Однако в пятом письме в самый напряженный момент текст сбивается на красноречивое «ты».

Письмо 1: Чинция, из Рима, к Лелио, вне Рима, 24 июня 1581 года, собственноручно

Мой досточтимый великолепный господин,

Я бы никогда не подумала, что Вы можете считать, будто мы, господин кавалер и я, питаем к Вам столь мало любви, как это выходит из Вашего письма. Конечно, все обстоит с точностью до наоборот, а вовсе не так, как Вы думаете. Меня печалит, что Ваша милость просит нас иметь терпение, поскольку такие вещи лучше говорить [в лицо?]. Ваша Милость советует нам не беспокоиться, видя [?] письма, приходящие из Форли. Я же говорю Вам, что нам так и не ответили на те [письма], что написал этим господам мой Джакомо. И мы в большом смятении. Вашей Милости нет нужды сообщать нам, что госпожа Джиневра в Болонье, поскольку то же говорит и один из ее родных. Ах, мой Джакомо вовсе не по этой причине, милостивый государь Лелио, весь разгорячился и утверждает, что уж он-то знает, как все сделать правильно. Ибо он виновен во всех смертных грехах, если порицает нас. Ведь мы только и хотим, чтобы эту вещь забрали. Ваша Милость утверждает, что [молчание? одно слово в рукописи расплылось] было бы разумным решением, когда эта вещь будет исполнена, чтобы мы держались того, что многократно обговаривалось между нами. Говорю Вам, что это не повод для гнева или огорчения. Я же доподлинно заверяю Вас, как добрая христианка, что, если нам когда и думать об этом хорошо [то есть, если нам когда и надеяться на благопрятный исход], то это как раз в настоящий момент. Но, милостивый государь Лелио, молю, не спешите так приезжать в Рим, пока мой Джакомо не отошлет господ – своих сыновей. И тогда в один прекрасный день Вы сможете возвратиться в Рим, как этого и хочет мой Джакомо. Сделайте милость, поцелуйте за меня руку синьора Джованни. От всего сердца посылаю Вам наилучшие пожелания – свои, а также всех проживающих в доме. Писано в Риме, 24 июня 1581.

Ваша преданнейшая служанка,

нежная, как сестра,

Ч. А. Т. [то есть Чинция Антельма Теодоли]695

Многое здесь для нас неясно: некая госпожа Джиневра и ее путешествие в Болонью; некий господин Джованни, рука которого достойна почтительного поцелуя; письма из Форли. Эти частички мозаики не складываются в единую картинку. Однако кристально ясно, что Лелио совместно с Джакомо участвует в