некоем судьбоносном предприятии, о котором Чинция не решается писать открыто. Также ясно, что у Лелио душа не лежит к этому делу и он сомневается в верности пары любовников общему делу и его собственной персоне. Именно об этом Лелио написал Чинции; ее же письмо, судя по всему, составлено с намерением успокоить адресата, остановить поток его ворчания и воспрепятствовать его порыву приехать в Рим. Чинция, хотя и не дружит с орфографией, но выглядит «государственным умом» во главе всего проекта. Суд не нашел среди бумаг Лелио писем от Джакомо. Заметим, что Чинция, после всего лишь трех месяцев любовной связи, не моргнув глазом позаимствовала первую букву фамилии Джакомо, чтобы использовать ее в качестве последней в своих инициалах – Ч. А. Т. Даже суд именно так объясняет эту зашифрованную подпись696. Если взглянуть на инициалы как на своего рода девиз, они звучат откровенно и дерзко. При всем том ее прощальные слова «с сестринской нежностью» – не что иное, как эпистолярная формула вежливости. Обращение к корреспонденту в ее следующем письме, написанном спустя менее трех месяцев, свидетельствует о многообещающем повороте интриги.

Письмо 2: Чинция, из Рима, к Лелио, в Чечилиано, 11 сентября 1581 года, написано рукой Доменико

Мой досточтимый великолепный господин брат,

Ваша милость, всегда Вы были со мной столь нежны, сколь только можно помыслить. Всегда Вы желали мне всякого блага и чести. И ныне пробил час ночью замыслить то, что должно будет исполнить при свете дня, и сделать для меня одну вещь, что меня чрезвычайно обрадует. И если Ваша милость относится ко мне, как Вы сами пишите, как к дорогой – нет, дражайшей – сестре, то ныне пришло время показать мне это на деле, и я верю, что за Вами дело не станет. Потому прошу и умоляю Вас всем сердцем, ибо мой Джакомо исполнен решимости – скорее даже неколебим – в этом деле. Все в Ваших руках, ведь пятьдесят скудо у Вас697. И тогда Вы найдете во мне, как в своей нежнейшей сестре, человека не слов, но дела. Можете не сомневаться. От всего сердца препоручаю себя Вам. Остаюсь с моим братом и Феличе698. Писано в Риме, 11 сентября 1581 года.

Ваша преданнейшая служанка,

нежнейшая сестра,

Ч. А. Т.699

Согласно тексту письма, Лелио следует «натянуть решимость, как струну»700. Пришло время не для слов, а для дела. А у Лелио есть необходимая для дела наличность. Какого дела? Это неясно, но оно явно не таково, чтобы можно было поверить его бумаге, в особенности если письмо пишет под диктовку другой человек, более того, двенадцатилетний подросток. Обратите внимание, что Чинция начинает звать Лелио «братом». Теперь это не просто стандартная для эпистолярного жанра формула вежливости, как в первом письме. Был проведен обряд побратимства, они формально поклялись быть братом и сестрой. Свидетели в суде подтверждают это. Вот и юный Доменико скажет судьям, что слышал, как сестра и Лелио зовут друг друга братом и сестрой701. В суде Чинция лжет, говоря, что их ритуал побратимства состоялся летом 1582 года; данное письмо свидетельствует, что он состоялся почти на год раньше702.

Одной из задач любовников было сделать Лелио соучастником заговора, имевшего целью их супружеский союз. В письмах проскальзывают лесть, понукания и скрытые угрозы, к которым влюбленные прибегали, чтобы вовлечь его в свой тайный замысел. Их интрига принесла желаемые плоды, поскольку уже семь месяцев спустя после второго письма Чинции они заручились подтверждением и гарантией помощи Лелио в виде письменного обещания и соответствующих клятв: «Синьор Лелио Перлеони, который подпишет данный документ и возьмет на себя обязательство обеспечить брачный союз как для синьоры Чинции, так и для меня, Джакомо». Но что подразумевает это «обеспечить» и почему бывшие у него в июне прошлого года 50 золотых скудо должны стать подспорьем в этом оказании помощи? Почему Джакомо и Чинция не жалея сил обхаживали Лелио? Откуда вообще взялся этот четырехугольник?

Где-то в 1582 году, в двухмесячный промежуток между 18 апреля (клятва побратимства) и 17 июня (письмо 4), бурная ссора закончилась разрывом любых связей, основанных на подлинных или притворных чувствах, которые вынуждали Лелио поддержать матримониальные планы Джакомо и Чинции: любви, благодарности, долге, нужде или страхе. Имела место потасовка (costione); это итальянское слово для ссоры предполагает обмен не только резкими словами, но и ударами. Последующие письма, все написанные рукой Лелио, заставляют предположить, что произошло ожесточенное побоище, оставившее после себя дикий страх в сердцах участников. Все четверо происходили из Романьи: на одной стороне выступали Николо Кастелли из Фаэнцы и, что примечательно, Джорджо Теодоли. На другой – сам Лелио и Оттавиано Мальденти, брат Феличе703. Лелио пришлось спасаться бегством во дворце кардинала Медичи, после чего он изменил недавним друзьям, но при этом не стал сжигать все мосты сразу. Он настрочил три письма, которые в конечном счете обратят тайный замысел любовников в пепел. Сначала он бросился обрабатывать Чинцию.

Письмо 3: Лелио к Чинции, без даты, но, вероятно, в начале июня 1582 года

Блистательная почтенная сестра,

Полагаю, мне точно уже ничего не грозит. Я, правда, хотел получить кинжал. Однако сейчас в этом нет нужды; слава Богу, призыв взяться за оружие не звучит, ни среди друзей, ни для защиты покровителя. Я поговорил с Доменико, и он поведал мне уйму разных вещей, предлагая мне от имени вашей милости и кавалера не только имущество, но и саму жизнь [то есть предлагая помощь и поддержку] и говоря, что Вы любите меня более, чем кого-либо другого. Теперь мне суждено узнать наверняка. Вашей милости известно, что часто Вы говорили мне соблюдать осторожность, ибо они замышляют убить меня. Вы предупреждали, чтобы я взял с собой его слуг. Но теперь я узнаю наверняка, любите ли Вы меня и пожелаете ли любить впредь, как Вы сами говорите. Позаботьтесь, чтобы синьор кавалер принес мне клятву, как это сделали они. Кавалер Джакомо сказал Вам, что хочет убить меня, и написал это на бумаге, и подписал, и потому-то я не хочу писать об этом без необходимости. Если же он любит меня так сердечно, как говорит Вам, я пойму это, поскольку я не хочу быть тем, кто несправедлив, и я обещаю ему, что не хочу очутиться за решеткой – разве что в