от современного обыкновения, в действительном залоге) начинает с описания действий Брумано: тот «взял» часть порошка; «он дал это» голубенку. А потом, по мере реакции голубей, глаголы, по-прежнему стоящие в третьем лице действительного залога, начинают относиться к птицам, одной за другой: «он по-прежнему оставался»; «он не пострадал»; «он чуть не умер». И лишь затем, наконец, несколько глаголов в пассиве: «в моем присутствии этого голубя вскрыли»; «было установлено, что его сердце…». Испустив дух, бедный голубь номер два более никак не мог продолжать оставаться в активе. И в чьем присутствии произошло вскрытие? Как следует из протокола – не Брумано, а нотария. Потом в документе происходит возвращение к активным глаголам: некоторые из них относятся к врачу, некоторые к последней птице; таковы описание третьего испытания и заключение, которое, хотя и принадлежит врачу, произносится голосом нотария: «Рассмотрев все это досконально, он пришел к этому выводу». И вдруг голос мессера Брумано словно бы прорывается в этом тексте: «…но не смертелен, если его не дать в определенном количестве, о котором я не могу судить, поскольку я не установил, что это за порошок». Этот голос эксперта – если это действительно его голос – вскоре теряется за заключением нотария: «Обо всем этом вышеназванный мессер врач доложил под присягой».

В этом документе, таким образом, сочетались два голоса и две игры, одновременно медицинские и юридические717. Целью его составления было засвидетельствовать факт (наличие яда) и подтвердить не только сам факт, но также и метафакт (факт о факте) – использование судебно-медицинской процедуры. Соответственно, в нем представлено множество свидетелей, ссылка на каждого из которых укрепляет его юридический вес, в ущерб Чинции Антельме в суде. Этими свидетелями являются, прежде всего, судья, прокурор и сам нотарий, потом врач и, наконец, трое бедных птенцов. Как я показывал в другом месте, доказательство в Италии раннего Нового времени требовало залога718. В данном документе на карту был поставлен должностной престиж троих судебных чиновников. Для доктора Брумано на кону стояла его профессиональная репутация; итальянские судебные медики, в отличие от своих английских коллег в эпоху до начала Нового времени, пользовались престижем и привилегиями719. Джисмондо Брумано не был обслуживающим персоналом тюрьмы; отпрыск родовитого семейства из Кремоны, он учился в Падуе и с 1567 года практиковал в Риме в качестве члена гильдии врачей. Он опубликовал три трактата, в том числе о териаке, эталонном противоядии. Под конец жизни Брумано Климент VIII назначил его главным врачом папы (archiater); он был, по словам биографа, врачом, другом и постоянным сотрапезником папы720. Таким образом, как и в случае с другими должностными лицами, солидная репутация Брумано зависела от истины. Эти люди также ставили на карту репутацию их учреждений и профессий, что отражали ритуальные формы и фразы судебного и медицинского процесса. Голуби, лишенные речи и репутации, невольно ставили на карту свои тела. Их жертвы имели реальное значение. Возможно, не было случайным совпадением, что итальянцы раннего Нового времени, так часто связывавшие истину с риском и страданием, построили свою анатомическую науку на трупах нищих и преступников и, реже, на их живых телах721 и на мучениях несметного числа свиней, собак, обезьян и других животных, которых часто резали живьем722. Но мы не должны заходить слишком далеко в проведении такой параллели: человеческой жертве судебной пытки верили, потому что, как гласила теория, память о боли или страх перед ней способствовали подлинности. Животные, однако, свидетельствовали только телами, а не умами; их показания были безгласны, бессознательны и безмотивны. Следовательно, боль, по логике, если не по привычному представлению, лишь случайно была связана с их правдивостью723.

Стоит отметить и чего здесь не было – ссылок на высший авторитет – привычных auctores: Гиппократа, Галена, Теофраста, ар-Рази, Авиценны, Аверроэса и всех прочих, античных или средневековых, чьи доктрины задают направление, подтверждают и дополняют почти любую работу по ядам, от Ардоино в XV веке, Кардано, Паре и Меркуриале в XVI веке до Заккии в XVII веке724. Почему они здесь не нужны? Возможно, потому, что на этот раз вывод Брумано одновременно однозначный и неполный. Автор более смелого отчета, в надежде идентифицировать яд, вероятно, в возбуждении включил бы в него множество авторитетов для веса725. Авторитеты, в общем, были необходимы для того, чтобы установить или конкретизировать общие законы и тайные истины726. Однако Брумано и нотарий исследовали не закон природы или тайну, а простой факт – вину. Соответственно, им нужно было провести индукцию низшего порядка, трехэтапное испытание, чтобы конкретизировать простую вещь: эти вещества ядовиты. В подобных вопросах авторитеты, несмотря на свою полезность, были бы менее уместны.

В отчете об experimentum Брумано смешано несколько риторических и практических традиций судебного дела, некоторые из которых были уже освящены временем, а другие являлись новаторскими. Сама судебная медицина была очень старой; в болонских статутах XIII века и в отчетах начала XIV века упоминается о посещениях врачами от имени суда пациентов и трупов727. Не случайно самый старый задокументированный визит из Болоньи в 1302 году связан с отравлением728. Довольно быстро итальянское право Позднего Средневековья, все сильнее подпадавшее под воздействие римского, разработало теорию и практику для свидетеля-эксперта, peritus, субъекта, поразительно мало кодифицированного в древнеримской юриспруденции729. По мере развития теории развивался и жанр судебно-медицинского отчета. Существовало несколько общепринятых форм. Иногда заключение медицинского эксперта только прилагалось к показаниям. Однако в других случаях хирурги, врачи и нотарии отправлялись вместе, возможно, группами по четыре или пять человек, к больным и умершим подозрительной смертью; возле кровати или иногда около вскрытого трупа эксперты свидетельствовали, а нотарий вел записи730. Или врачи и хирурги предшествовали нотарию и часто судье и выступали или отвечали на вопросы, а затем приносили клятву о правдивости своих показаний, в то время как нотарий записывал или резюмировал их показания и присяги731. Полицейские отчеты и судебные документы в Риме XVI века полны таких рассказов, чаще всего об ушибах или открытых ранах, а также переломах конечностей во время драк. Имеется и несколько случаев отравления; тогда эксперты, как правило, осматривали свежие или эксгумированные трупы, а не сомнительные вещества. Вспомним, к примеру, осмотр трупа Виттории Джустини. В отличие от этих случаев, наш отчет при описании методического исследования имеет иную структуру и стиль. Что послужило для него образцом? В какой степени, например, он обязан своей формой и стилем