Вот для таких исследований история женщин семьи Грамар и представляет интерес: и как пример суровых испытаний, и как образчик способов противостояния тяжелейшему давлению – правовому, моральному, экономическому, социальному и физическому. Историк, глядя с симпатией и волнением на их стоическую твердость, старается понять, из каких источников они черпали свою силу.

***

Закончив с мрачным рассказом о Паллантьери и его жертвах, мы заслуживаем какой-нибудь более легкой истории. Однако в следующей главе речь пойдет опять о несчастливой семье. Мы снова встретимся с коварством и жестокостью. Но на этот раз благодаря неожиданному и счастливому повороту судьбы жертва останется невредимой, а пострадают только три голубиных птенца, использованных для судебного эксперимента, если, конечно, не считать мужа-убийцу, который умрет при загадочных обстоятельствах вне поля нашего зрения и знания.

Здесь будет мало страшных событий (если не считать гибели птиц)! Да и вообще событий будет немного. Однако благодаря архивным курьезам, рассказ все же даст хорошие возможности для игры. Заговор провалился, но лишь после того, как беспечные заговорщики изложили свои планы, хотя и выражаясь иносказательно, в нескольких письмах и в одном странном и зловещем документе. Все эти бумаги попали в руки судей, с обычной добросовестностью подшивших их в папку с делом, в которой они и пролежали в безвестности 430 лет, пока я, увлекшись ими, не прочитал их и не переписал.

В следующей главе сначала будет представлена та странная грамота, а дальше те самые письма, одно за другим, почти без комментариев, чтобы фабула раскрылась сама собой. Литературным образцом мне послужил эпистолярный роман, знаменитый жанр, изобретенный почти три столетия назад и до сих пор остающийся в ходу. Разумеется, в отличие от романиста, я не могу заставить письма вести себя перед вами как надо. В моих письмах разобраться трудно – они полны конспиративного тумана. Я сделаю все возможное, чтобы распутать секреты сюжета, а затем вдруг перенесусь от письменного стола куртизанки в кабинет тюремного врача, где мы увидим, как он испытает свою науку на трех птенцах. Я резко развернусь вслед за моими источниками – отчет медика сохранился, подшитый вместе с перехваченными письмами. Нам, историкам, свойственно следовать за документами. И все же в этой главе есть претензия на тематическое единство: письма заговорщиков и отчеты врачей, как я попытаюсь показать, объединены эпистемологией риска и выигрыша. Чтобы оценить это необычное сочетание, прочитайте внимательно и вместе с тем скептически как саму главу, так и предваряющие ее странные документы.

Глава 5

Дама живет, голубь умирает

Для составления документа понадобились четыре человека: рыцарь, друг, куртизанка и двенадцатилетний мальчик. Но подписались только трое: за свою старшую сестру, куртизанку, руку приложил юнец. Хотя она и умела писать, пусть почерк был нетверд, а орфография нетривиальна, она предпочла оставить подпись брату, лучше владевшему пером. Последствия, вызванные бумагой, которую набросал мальчик, при всей ее краткости и простоте, оказались зловещими657. Вот что было там написано:

В Риме, 18 апреля 1582 года

Когда рукою Божиею и Пресвятой Девы благоугодно будет возвысить из этой жизни в лучшую Феличе, мою жену, сим письмом я заявляю, признаю и соглашаюсь всем своим сердцем, как велит Господь Бог, что возьму в законные супруги синьору Чинцию Антельму, римлянку, и обещаю и обязываюсь содержать ее всегда как подобает и как муж должен содержать свою жену. И дабы ей и мне было ясно, мы оба обещаем и даем свое слово и клятву в присутствии синьора Лелио Перлеони, который подпишется под настоящим документом и обяжется поддерживать названный брак для нас обоих – названной синьоры Чинции и меня, Джакомо. И, верные истине, мы по общему согласию изготовили этот документ, который подпишем своими собственными руками.

Я, Джакомо Теодоли, свободно обещаю, выражаю свое удовлетворение и обязываюсь исполнять написанное выше.

Я, Чинция Антельма, свободно обещаю, выражаю свое удовлетворение и обязываюсь выполнять написанное выше.

Я, Лелио Перлеони, присутствовал и обязываюсь к вышеизложенному.

Договаривающиеся стороны изготовили три копии соглашения, в которых текст идентичен, хотя и по-разному расположен на странице. Одну взяла себе Чинция – судебный нотарий три месяца спустя нашел бумагу хранившейся под замком в ее спальне. Второй экземпляр был у Лелио, и его тоже впоследствии конфисковали вместе с другими бумагами. Третий, должно быть, взял Джакомо, и вместе с ним ускользнул от правосудия658.

Чувства авторов, выраженные в записи, не отличались уникальностью: если когда-нибудь смерть освободит нас от несчастливого союза, мы с тобой сможем пожениться. Любовь на стороне должна была вызывать такие фантазии и слова659. Но торжественные обещания являлись делом куда более редким: каноническое право стояло преградой на пути таких нечистых союзов, а запрет можно было преодолеть лишь прямым обращением в Рим660. Поэтому такой формально составленный документ, как этот, засвидетельствованный другом, – подлинная редкость. Для того чтобы разобраться в его многообразных источниках и цели, нам придется собрать все, что мы знаем о четверых участниках подписания, об их происхождении, дружеских и любовных связях и темных интригах.

Первый из них, кавалер Джакомо Теодоли, происходил из могущественного форлийского рода. Его предки были видными гибеллинами; одними из тех, кто возглавлял эту партию в яростных междоусобиях на улицах города. Знаменитый историк Франческо Гвиччардини, будучи наместником в Романье, чтобы утихомирить их, в 1525 году изгнал их главу, Джованни-Руффо Теодоли, архиепископа Козенцы и епископа Кадиса, и сровнял с землей их отличный новый дворец661. Это не помешало Джованни-Руффо преуспеть в жизни; за его плечами была долгая карьера в качестве папского сборщика налогов и дипломата в Испании (1506–1518662). В 1525 году, оставив кадисскую епархию, он передал ее племяннику, Джеронимо, члену курии, который предстоятельствовал там почти сорок лет, обрастая при этом жирком в Риме663. Он собрал немалое имущество: славный виноградник за воротами Порта-дель-Пополо и красивый дворец на западной стороне Корсо, прямо к югу от продолговатой площади Сан-Лоренцо-ин-Лучина664. Подобно многим высокопоставленным церковникам, Джеронимо умело внедрял свою провинциальную семью в ряды римской элиты. В начале 1570‐х годов он купил для своего близкого родственника Теодоло Теодоли феодальное владение в известковых горах за Палестриной – Пизониано, Сан-Вито и Чечилиано, три деревни на высоких склонах665. Эти высокогорья были весьма неплодородны, но к феодальным правам и двум массивным замкам прилагался благородный титул; в 1570