стал ожесточенной частью холодной войны, поскольку поддержка Сомали отделения от Эфиопии крупного сомалийского региона Огаден привела к тому, что восстание с участием Фронта освобождения Западного Сомали превратилось в войну двух государств. Когда вооруженное Советским Союзом Сомали (где у Советов была военно-морская база в Бербере в Индийском океане, которая также угрожала входу в Красное море) напало на Эфиопию в августе 1977 года с оружием, включая истребители МИГ и бомбардировщики Илушин-28, Советский Союз предложил Эфиопии оружие, если она откажется от американского союза, что она и сделала. В результате Советский Союз сменил союзника, и к марту 1978 года на помощь Эфиопии прибыли 11 000 кубинских и 4 000 южно-йеменских солдат. Также были отправлены восточногерманские войска. Кубинцы были необходимы для того, чтобы укомплектовать танки, бронетранспортеры и артиллерию, предоставленные Советами. Поддерживая Эфиопию против своих бывших сомалийских союзников, Советы также предоставили воздушную разведку, воздушные перевозки, перехват сигналов и новаторского командира танковых войск генерала Петрова, который адаптировал передовое оружие и оперативные системы, разработанные для войны в Европе, к условиям Африки. Нападения, возглавляемые танками и ракетными установками и поддерживаемые воздушными атаками, парашютистами и вертолетными войсками, завоевали Огаден в начале 1978 года. Война позволила Советам испытать тактику и оборудование. Американская реакция была разделена, в том числе потому, что советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, который стремился к враждебному подходу, обнаружил, что Картер поддержал госсекретаря Сайруса Вэнса, который утверждал, что Советский Союз поддерживает союзника, подвергшегося нападению. Кроме того, Вэнс не хотел ставить под угрозу переговоры по SALT. В результате американцы добивались результатов переговоров, когда на практике вопрос уже был решен на месте. Картер также дистанцировал американскую политику в отношении Анголы от Южной Африки.

Советская готовность не замечать кровавого террора Хайле Менгисту, диктатор Эфиопии с 1977 по 1991 год, показал, в какой степени отношения, связанные со сталинизмом, сохранялись и впоследствии, не в последнюю очередь благодаря обстоятельствам, способствовавшим тому, что Советский Союз завоевывал позиции за пределами Европы. Напоминая о давней тенденции советских комментаторов интерпретировать события в терминах советской истории и идеологии, советский посланник Анатолий Ратанов увидел сходство между жестокими действиями сторонников Менгисту в Дерге (Координационном комитете) и ранним революционным опытом в России. Безусловно, здесь была параллель с военным коммунизмом и террором Гражданской войны в России. Успех в Африке в 1970-х и начале 1980-х годов не был второстепенным, он дал многим советским людям новое чувство гордости за свои собственные достижения и убежденность в том, что Советский Союз может внести решающий вклад в прорыв коммунизма в других странах. Готовность американцев (и французов) в ответ поддержать Сесе Соко Мобуто, коррумпированного, жестокого и диктаторского президента Заира с 1965 по 1997 год, выявила более общую готовность не замечать многочисленные недостатки, чтобы обеспечить "нашему ублюдку" власть - политику, которой американцы давно придерживаются в Латинской Америке.

Советская геополитическая стратегия носила эпизодический и оппортунистический характер, и неясно, обладало ли советское государство ресурсами для участия в столь многих областях и конфликтах. Использование кубинских войск в Африке свидетельствовало о некотором успехе в объединении разрозненных областей советской мощи, но более широкий советский блок не был согласован в экономическом плане и не развивал взаимных, самоукрепляющихся связей. Международный отдел ЦК КПСС приводил идеологические аргументы, но различные элементы советского мира не складывались в единое целое. Если говорить более конкретно, то за пределами Восточной Европы Советский Союз был вовлечен в невыгодные экономические ситуации и сложные политические сценарии. Не удалось успешно применить интервенционизм или даже неформальный империализм, а также советскую концепцию прибылей и убытков, которая на практике давала лишь ограниченные политические и экономические выгоды.

 

Военно-морской потенциал

Советская способность действовать на расстоянии была усилена большей военно-морской мощью, которая также бросала вызов традиционному господству Запада в Мировом океане и очевидной способности ограничить коммунизм евразийским "сердцем" - темой многих геополитических дискуссий. Традиционная доктрина советской военно-морской мощи, восходящая к правлению Петра Великого (1689-1725), делала акцент на поддержке российских сухопутных войск на Балтийском и Черном морях и стремлении к военно-морскому превосходству в этих районах. Однако советские войска, базировавшиеся в этих морях, могли получить выход в океан только через проливы - Босфор, Дарданеллы и Каттегат, и на мелководье, где они были уязвимы. Аналогичная проблема затрагивала советскую дальневосточную военно-морскую базу Владивосток, и вклад Японии в американскую военно-морскую стратегию заключался в обеспечении подводной поддержки советских кораблей, пытающихся выйти в Тихий океан, а также противолодочного потенциала. Японские подводные лодки стали очень искусными в слежке за подводными лодками, покидающими советские базы.

В результате решения проблемы доступа к океанам советский флот создал Северный флот, базирующийся в Мурманске и близлежащем Североморске. Фактически, рост советского военно-морского потенциала был неразрывно связан с созданием баз подводных лодок, которые обеспечивали Советскому Союзу выход в Атлантику. В результате к 1980 году на Кольском полуострове была сосредоточена самая большая военно-морская мощь в мире. Эта концентрация во многом объясняется наличием Гольфстрима, благодаря которому вода у берегов полуострова оставалась относительно теплой и не замерзала. Северный флот стал крупнейшим советским флотом, в составе которого особое место занимали подводные лодки. Для поддержания этих объектов в рабочем состоянии требовались огромные усилия по снабжению, включая многочисленные железнодорожные пути и большое количество подвижного состава, способного перевозить нефть. Более трех четвертей советских военно-морских расходов приходилось на подводные силы, и Советы разместили на подводных лодках ракеты с ядерным оружием и торпеды, чтобы атаковать американские авианосцы.

Эта угроза заставила страны НАТО создать зоны патрулирования для своих подводных лодок и разместить подводные прослушивающие устройства вблизи советских баз, а также создать аналогичные возможности в Датском проливе между Исландией и Гренландией и в водах между Исландией и Великобританией, через которые советские субмарины должны были пройти на пути в Атлантику. К гневу американцев, канадцы столкнулись с проблемами обнаружения советских подводных лодок, идущих из-под арктических полярных льдов в пролив Дэвиса, отделяющий Гренландию от Баффинова острова и Лабрадора, а оттуда - в Северную Атлантику, где они могли бы держать станцию у восточного побережья США. Для слежения за передвижениями советских подводных лодок также использовались рыболовные суда. Значение подводной войны привело к значительному увеличению финансовой поддержки морских наук. В рамках НАТО был создан Научный комитет. Океанография как предмет и институциональная структура значительно расширились в 1960-х годах, хотя влиятельные океанографы, такие как Джордж Дикон и Генри Штоммель, были обеспокоены последствиями военных связей.

В результате акцента на морском господстве и сбалансированном флоте Советский Союз также создал важный надводный флот, особенно с 1960-х годов, в состав