Ирина Васильевна печатала листовки ночью. В спаленке ставила машинку на перину кровати. Дверь в соседнюю комнату завешивала теплым одеялом.

Василий Крагцин по ночам принимал сводки Совинформбюро, их забирал Костя Беленко и относил Чистяковой. Аввакумов доставал ленту пишущей машинки и копирку. У Ирины Васильевны забирал прокламации. За ними же приходили Нина Баркар и Рема Шаповалова. Передавали их своим матерям, часть листовок оставляли себе. Расклеивали на столбах, бросали в почтовые ящики.

А Богоявленской хотелось, чтобы прокламации читали не только на заводской стороне, но и в городе. Иванова могла бы катать их с восковок группы «Информбюро».

Августа Гавриловна днем дома не бывала. Как-то ее ребята принесли специальный выпуск газеты «Правда» для фронта. Она смотрела на свежий номер и не верила своим глазам.

— Где вы ее взяли? — спросила подпольщица, прижимая газету к груди, словно боясь, что ее отнимут.

— Правда границ не знает,— ответил Дмитриев.— Весь земной шар обойдет, а к сердцу пробьется.

— Я о газете.

— Нашли в посадке,— откликнулся Ломоносов.

Газету Богоявленская стала носить с собой...

В полдень на город обрушился августовский ливень. С Десятой линии хлынула вода, грозя смыть во дворе Анакиных кусты помидоров. У Дуси и Феди ни крошки хлеба. Единственная еда — помидоры. Ребятам помочь некому. Мать и отца похоронили, а старший брат Николай, хотя и в городе, но скрывается. Недавно бежал из концлагеря.

Дуся вышла под дождь и принялась рыть канаву, чтобы отвести грязный поток от огорода. Под мокрым байковым платьем выпирали худенькие плечики. Лопата тяжелая, Дуся едва подымает ее.

Августа Гавриловна издали увидела девочку. «Знать, нужда выгнала под ливень»,— подумала она. Поравнявшись с Анакиной, поздоровалась и спросила:

— В вашем доме можно пересидеть, пока дождь перестанет?

— Пожалуйста, заходите,— отозвалась Дуся, подымая мокрую голову.— Мы с Федей одни.

Девочка еще с полчаса возилась на улице. Появилась на пороге, промокшая до нитки, расставила руки в стороны, да так и застыла, пораженная увиденным. Незнакомка держала в руках газету «Правда».

Задрожав от волнения, Дуся подошла к столу:

— Тетенька, а мне дадите почитать?

Ее посиневшие губы вздрагивали, с мокрого платья стекала вода. Темный клочок волос свисал на ухо.

— Как тебя зовут, Золушка? — спросила гостья.

— Дуся.

— Евдокия, значит... А меня Августа Гавриловна. Вот и познакомились, детка... Но газета у меня старая.

— Все равно,— сказала девочка и вдруг зарделась.— Она ведь наша, советская.

«Правда» была недельной давности. Дуся читала газету, и крупные слезы катились по ее щекам. Бои шли где-то далеко-далеко, у самой Волги. Юное сердце сжималось от боли. Неужели и с теми, кто сейчас на фронте дерется, будет так же, как с ее братом? Возьмут всех-всех или поубивают, и не станет Советской власти. Она никогда больше не пойдет в школу.

Августа Гавриловна взяла ее за плечи, приласкала.

— У меня дочка чуть побольше тебя,— проговорила она.— Нина тоже сначала плакала, испугалась фашистов, а теперь не боится их.

— А если они навсегда? — всхлипывая, спросила Дуся.

— Ну, это ты сама себя пугаешь. Смелый человек никогда не бросается в панику. А ты ведь смелая. В такую грозу рыла канаву! Я бы хотела дружить с тобой. Ты не против?

— Пожалуйста, я всегда готова,— ответила девочка. Подпольщица улыбнулась, наклонилась к ней:

— Только о нашем уговоре — никому. Я буду изредка приходить к тебе и рассказывать самые последние новости.

А с фронта поступали не только известия, но и вещественные доказательства жестоких боев. В город доставляли раненых солдат и офицеров. Больница на Калиновке, Сов больница, здание педагогического института, Дом Советов и другие каждый день пополнялись недобитыми гитлеровцами. Машины беспрерывно везли медикаменты, перевязочные материалы, медицинское оборудование, госпитальное белье в склады, расположенные на Пожарной площади и на Десятой и Одиннадцатой линиях.

На металлургический завод прибыла первая партия побитых орудий.

О сложившейся обстановке подпольщики говорили на совещании. Решение было единодушным: пришла пора ударить по самому чувствительному месту оккупантов в городе. Шведов назвал боевую группу: Вербоноль, Оленчук, Борисов, Смоленко и Сергей.

На Десятой линии возвышалось четырехэтажное здание. Немцы до отказа забили его медикаментами, простынями, одеялами, ватой, спиртом. Андрей Андреевич и Сергей неделю наблюдали за часовыми, охранявшими склад. Два солдата несли вахту по ночам внутри здания, один — снаружи. Их можно было уничтожить и поджечь склад, но тогда оккупанты расстреляли бы семьи, живущие по соседству со складом. Нужно сделать так, чтобы у гестаповцев подозрение пало на солдат, охраняющих его.

Подпольщики запаслись небольшими шашками с короткими шнурами, машина готова была в любую минуту выехать на операцию, а верное решение не приходило. Вербоноль собрал на совет боевую тройку...

Через десять минут после закрытия склада к главному входу подъехала грузовая машина. Рядом с шофером сидел офицер. В кузове — двое пленных и солдат с автоматом. Шофер вышел из кабины, поднял капот и стал возиться в моторе. Офицер внимательно наблюдал за наружным часовым. Тот походил у дальнего угла здания и скрылся за ним. В ту же секунду шофер и офицер вбежали в подъезд. Открыли дверь и наткнулись на второго часового. Офицер протянул ему бумажку. Солдат удивленно поднял глаза, но не успел произнести и слова, как сильный удар оглушил его. Вскоре послышались глухие шаги на втором этаже. Шофер и офицер присели за лестницей. Третий фашист медленно спускался вниз. Последняя ступенька была его последним шагом в жизни... Офицер и шофер выжидающе смотрели на двери, но никто не входил.

В эти минуты солдат в кузове машины напряженно ожидал появления из-за угла здания наружного часового. Почему он задержался? Что-то нужно делать — долго стоять опасно. Солдат спрыгнул на землю и побежал вдоль стены. На ходу вытащил нож и, не рассчитав, вместо маленького пореза сделал глубокую рану. Кровь брызнула на одежду.