которая тоже оказалась не смертью, а всего-навсего глубоким обмороком.

Как будто этого кому-то показалось недостаточно, этот кто-то заставил её присутствовать при том жутком разговоре с матерью невесты. У неё до сих пор стоит перед глазами то странное выражение лица матери невесты, когда она говорила о предательстве. Ей даже пришло в голову, что такое выражение должно быть на лице у человека, готового прямо в следующую секунду умереть. Надеть петлю на шею и, не раздумывая, шагнуть с табуретки. И её горькие слёзы, когда она стояла на коленях прямо на мокром асфальте. И слёзы малышки, когда та увидела, что плачет её мама. Ужас! Просто кошмар!

Потом, когда Серёгин друг появился, стало как-то легче, и все немного успокоились, но понятнее не стало. Вспомнить хотя бы слова этого Александра о том, что случилось с невестой. Он ведь тоже уверял мать, что этот дядька с ружьём убил её дочь, а Серёга её якобы вернул к жизни. Главное, Александра в это время на площади и вовсе не было. Он же ничего собственными глазами не видел!

Непонятно, почему мать этой девушки ему ни словом не возразила? Она же должна была видеть всю эту сцену с первой и до последней секунды, потому что находилось совсем недалеко от того места. Наверное, поверила им всем — и Александру этому, и Серёге, и дядьке с ружьём. Да и невеста наверняка тоже была с ними заодно. Без неё этот спектакль разыграть было бы невозможно.

Очевидно же, что это был какой-то глупый розыгрыш, в котором они все приняли участие. Просто потому, что не розыгрышем это никак быть не могло. Серёга же на полном серьёзе говорил о картечи, которая якобы убила невесту. И дядька следователь тоже упомянул картечь.

Нет уж, извините! Если картечь была, да ещё и попала девушке прямо в сердце, то смерть неизбежна! И это никому не в силах изменить! А уж говорить о каком-то там «воскрешении»... А Юля видела эту якобы «рану» своими глазами. Как раз под левой грудью, где, как всем хорошо известно, у человека находится сердце. Крови было много, спору нет, вот только кровь ли это была?

Ребёнку понятно, что это был глупый розыгрыш. Наверняка у девушки в складках платья пряталась бутылочка или полиэтиленовый пакет с красной краской. А может, и с настоящей кровью! Например с местного мясокомбината. Тот дядька выстрелил холостым патроном из ружья, а она воспользовалась тем, что все взгляды были прикованы к нему, и чем-то проколола эту бутылочку или пакет. Была недавно передача по телику о работе каскадёров с «Мосфильма». Так вот, там как раз о таком методе рассказывали.

И розыгрыш этот не просто глупый, но и жестокий. По крайней мере по отношению к родителям и сёстрам невесты. Почему Серёга согласился участвовать в нём? Никогда не замечала в нём склонности к жестокости. Мог бы, кстати, её предупредить. Она ведь сильно испугалась, потому что поверила в то, что прямо у всех на глазах случилось убийство.

Вот это непонимание и мучило её больше всего. Тут бы Серёгу расспросить хорошенько, он должен знать все детали, но с появлением Саши он совершенно переменился. Стал каким-то другим. На неё почти не смотрел. Смотрел только на Сашу, и из глаз его не уходила тревога. Или это было напряжение? Как будто он ожидал чего-то плохого.

Перед калиткой дома Успенских Саша обернулся к ним — он шёл рядом с матерью невесты и нёс на руках малышку — обернулся, взглянул в глаза Сергею и негромко сказал:

— Не переживай, Серёга. Ты не мог этого предвидеть. Никто не смог бы. И в той ситуации ты повёл себя абсолютно правильно! Я тобой доволен.

Больше он ничего не добавил, а отвернулся от них и шагнул в калитку, которую Лика держала для них открытой. Странно, но Серёга после этих слов как-то переменился. Как будто до этого он набрал в лёгкие воздух и никак не мог его выдохнуть, а тут ему будто дали разрешение: выдохни и расслабься! Он и в самом деле осторожно выдохнул. Его плечи опустились, он весь стал как-то мягче и как будто даже круглее, и Юля вдруг поняла, что он стал самим собой. Таким, каким она его всегда знала. Вернулся к себе.

Он даже улыбнулся ей, подхватил её под руку, но тут же вновь отпустил, положил руку ей на спину, чуть подтолкнул, пропуская вперёд, положил руки ей на плечи, и они так, паровозиком, след в след, прошли через калитку во двор.

Она прямо кожей чувствовала его облегчение и даже радость, но не понимала их причин. Он чего-то опасался? Её сильный и отважный Серёга чего-то боялся? Да, похоже. А чего? Или кого? Этого Сашу? Да ну, не может быть! Саша вёл себя совершенно не угрожающе, и в его поведении не чувствовалось никакой агрессии.

Да и не испугался бы Серёга никакого хулигана. Даже самого агрессивного. Серёга не такой! На агрессию он отвечает встречной агрессией. Ей ли не знать. Не испугался же он тех троих взрослых дядек в сквере напротив бассейна, когда ему пришлось подраться? Ни капельки не испугался! А уж от них агрессии столько исходило, что даже ей страшно было.

Ну не из-за слов же этого Саши он вдруг так резко изменился? Он же ничего такого не сказал.

***

Поговорить сразу не удалось. Пока зашли в дом, пока разделись. Лика тут же бросилась переодевать Лизаньку в домашнее, потому что то воздушное платьице, в которое она была одета, было слишком уж чистеньким и не предназначенным для игр. Мария Сергеевна оставила их с Сергеем в просторном зале, а сама куда-то убежала, а когда вернулась, вручила ей домашний халатик, наверное Ликин. Они с ней примерно одного роста. А Серёге она выдала стёганный мужской халат. Отвела их в соседнюю комнатку — кажется, это была комната невесты — и велела снимать с себя мокрую и испачканную одежду. Пока они переодевались, Мария Сергеевна собрала сумку с вещами для Антонины и отправила Лику в больницу, а сама забрала у Серёги брюки, а у неё юбку — только их нужно было почистить — и убежала в баньку. Она у них во дворе.

Тут бы можно было и поговорить, но, как назло, Лизанька расплакалась. Кажется, она испугалась. Мамы нет, папы тоже нет, сёстры все куда-то подевались, а в доме остались только