Кузнецов получил своё ранение. Единственное отличие между ними состояло в том, что до войны инженер Кузнецов успел закончить три курса строительного института, а у обоих Космодемьянских было только школьное образование. Но для Земли-2 даже законченное среднее образование было чем-то неслыханным — примерно как кандидат или даже доктор наук для нашего времени. Система народного образования в королевстве только-только появилась и ещё не успела окончательно встать на ноги. Неграмотен был этот мир.

Глава 25. В допросной

15 апреля 1973 года

Лейтенант завёл меня в допросную, плотно затворил за собой дверь и показал рукой на стоящий слева от длинного, сильно исцарапанного стола стул. Стол своим торцом стоит почти в метре от забранного решётками большого окна. Лейтенант занял стул напротив и, пока я устраивался, достал из ящика стола новую картонную папку с белыми завязками, вытащил оттуда же лист бумаги и авторучку. Бумагу и авторучку передвинул в мою сторону, а сам достал из внутреннего кармана пиджака собственное вечное перо, снял колпачок и принялся заполнять графы на обложке папки.

— Александр Петрович? — спросил он не поднимая на меня глаз.

— Да, Александр Петрович, — кивнул я, укладывая ногу на ногу и откидываясь на спинку стула.

Он поднял на меня глаза и сказал:

— Приступай.

— К чему?

— Ты же хотел написать чистосердечное? Давай, приступай.

— Тут какая-то ошибка. Капитан меня неправильно понял. Я согласился проехать с ним до райотдела, но ни о какой явке с повинной речи не было.

— А зачем тогда поехал?

— Пообещал ему, что если он не будет мне мешать общаться с людьми — там, возле дома Успенских, много народу собралось, — так вот, если он позволит мне поговорить с людьми и не будет вмешиваться, то я поеду с ним в райотдел. Обычная сделка, понимаешь? Он выполнил своё обещание, а я своё. Не знаю, с чего это ему вдруг в голову пришло, что я хочу сдаться властям. Ничего такого я ему не обещал.

— Так, понятно. То есть сотрудничать с мной ты не собираешься?

— Нет, не собираюсь. Не в чем нам с тобой сотрудничать, лейтенант. Я капитану уже объяснял: розыскное дело это липовое. Никаких преступления ни я, ни моя опекунша не совершали. Всю эту возню с розыском власти затеяли с одной единственной целью: дискредитировать нас в глазах простых людей. Не более того.

— Слушай, я о тебе немного знаю. Слышал историю с колоколами. Видел эту девчонку в которую ты влюбился. Тут я тебя понимаю. Девушка и в самом деле исключительно красивая. Но как ты себе всё дальнейшее представляешь? Погоди! — Он поднял руку, останавливая меня. — Погоди, я ещё не закончил. Смотри: я против тебя ничего не имею и даже допускаю, что ты ничего не совершал. Знаю, как можно невиновному пришить какое-то дело. Доводилось уже при таком присутствовать. Но вот скажи: что мне-то делать? С формальной точки зрения ты находишься во всесоюзном розыске. Розыск объявили не мы. Всё, что мы о тебе и твоих подвигах знаем, это то, что тебя разыскивают по подозрению в совершении ряда тяжких преступлений. Что за преступления, когда они были совершены, где были совершены? — об этом в розыскном бюллетене нет ни слова. Задача любого сотрудника милиции, которому в руки попал фигурант розыска, очень простая: задержать, поместить в изолятор временного содержания и информировать о поимке того, кто объявил его в розыск. И я не имею права этого не сделать, понимаешь? Меня со службы выпрут, а могут и под суд отдать. Понимаешь мои затруднения?

Я пожал плечами.

— Понимаю. Но и ты меня пойми. Нет у меня никакого желания садиться в камеру только потому, что кому-то этого очень захотелось. И я не сяду. В любой момент могу отсюда исчезнуть. В любой! Силой меня не удержать. Хоть ты целый полк солдат приведи. С пушками и танками. Нет такой силы на Земле, которая могла бы меня удержать. Ты лучше подумай над тем, как из этой ситуации выпутаться, чтобы самому не пострадать. И думай побыстрее! У тебя не больше двадцати минут. После этого я исчезаю. У меня полно дел, чтобы ещё какими-то глупостями у вас здесь заниматься.

Я вспомнил, о чём хотел сказать, и продолжил:

— И, кстати, в Антошу Успенскую я не влюблён. Запомни это и передай другим. У меня к ней особое отношение, и я позабочусь о ней, но это не влюблённость. Тут дело гораздо сложнее и глубже. Если бы эта девушка родилась на две тысячи лет раньше и не здесь, а в Палестине, то, возможно, именно она стала бы матерью Иисуса Христа. И внешняя привлекательность играет здесь лишь второстепенную роль. Не знаю, поймёшь ли ты всё значение этого факта, но по крайней мере теперь ты знаешь, почему я отношусь к ней так, как отношусь.

Он пристально смотрел в мои глаза, а когда я закончил, кивнул.

— Понял тебя. — Он поднялся со своего стула, заложил руки за спину и прошёл к двери. Постоял там, не поворачиваясь ко мне, потом медленно вернулся к столу и неуверенно спросил:

— Слушай, если бы ты позволил мне передать тебя в ИВС, то тем самым ответственность с меня была бы снята. Понимаешь?

Я усмехнулся.

— Понимаю. Но тогда она легла бы на плечи того, кто будет охранять меня в ИВС. Так ведь?

Он кивнул.

— Да, ты прав. Это тоже не вариант. Не хочу подставлять дежурную часть.

Я усмехнулся.

— Даю подсказку.

— Какую? — Он тут же занял своё место за столом.

— Я тебе уже намекнул, но ты, кажется, пропустил мимо ушей. Высшие партийные власти затеяли всю эту возню с розыском с одной единственной целью — с целью дискредитации меня и моей опекунши в глазах как можно большего количества простого народа. Они прекрасно осведомлены о моих возможностях и ни единого мгновения не верили в то, что кому-то удастся меня схватить. Ещё меньше верят они в то, что меня или мою опекуншу можно осудить и бросить в тюрьму или и вовсе убить. Понимаешь?

Он задумчиво смотрел на меня. Через пару секунд лицо его осветилось пониманием. Неплохая реакция.

— Кажется, понял. То есть ты исчезаешь, а я пишу объяснительную,