в этом полный глубокого смысла знак внимания к нам со стороны Вашего дружественного России народа, мы просим Вас принять нашу глубокую благодарность, просим Вас верить, что проявленная по отношению к нам Ваша гуманность оставит в сердцах наших неизгладимый след признательности, которая еще больше – позвольте выразить эту надежду – свяжет два Великих народа»[592]. В настоящее время эти слова звучат горькой иронией, но советские и российско-американские отношения в XX – начале XXI в. выходят за рамки нашей книги.

Если с продовольствием все было нормально, то в целом условия содержания в лагерях были тяжелыми. Н. Ф. Новожилов описывал состояние бараков в Ино: «Барак сильно пострадал от взрыва форта в 1918 г.: уцелело очень мало рам и стекол. Окна позабиты старым листовым железом, и поэтому постоянно в бараке полумрак. Нары в большинстве бараков очень неудовлетворительны, очень низко от пола. С грязью борются, но она все-таки царит: появились вши. ‹…› Главный недостаток – отсутствие проведенной воды»[593]. Хотя внутри лагеря бараки были открыты и можно было свободно передвигаться по территории лагеря, выходить за его пределы было запрещено. Лагерь находился под контролем многочисленной вооруженной охраны. Корреспонденты русских эмигрантских изданий попадали в лагерь с большим трудом после многочисленных ходатайств. Все время предоставленные сами себе, без каких-либо занятий, с неопределенными перспективами на будущее, заключенные изнывали от тоски. Корреспондент газеты «Воля России» писал: «Кронштадтцам не хватает табаку, белья, одежды, обуви, зубных щеток, газет, книг и работы. Запрос на книги очень большой. Меня просили прислать всяких книг: классиков, беллетристику, учебных пособий, книг по общественным вопросам и т. д.»[594] Русская эмиграция стремилась помочь кронштадтцам. В газетах печатались следующие объявления: «Кронштадтцы не имеют духовной пищи; нет книг, учебников, пособий, в равной степени они испытывают большое лишение от отсутствия табака и любимого привычного напитка – чая. Русские люди! Сделайте им праздничный подарок с светлому Христову Воскресению и пошлите книги, учебники, табак и чай»[595].

В конце апреля 1921 г. Американский Красный Крест сообщил о том, что прекращает свою деятельность в Финляндии, но оставляет запасы продовольствия. Тогда же комендант Карельского района распорядился о конфискации всех денежных средств у беженцев. Финские газеты писали о конфискации многих миллионов советских рублей. Видимо, это делалось для устрашения местных обывателей. На самом деле, при чудовищной инфляции в Советской России на эти деньги в Финляндии почти ничего нельзя было купить. Несмотря на то, что Американский Красный Крест передал финским властям все запасы продовольствия и выделил на содержание беженцев 418 тыс. финских марок, с переходом лагеря под контроль финнов питание заключенных стало хуже. Ю. Мошник писала: «Помимо голода, серьезной проблемой в лагере были болезни. На территории острова имелся лазарет, в котором лечили не только содержащихся в лагере беженцев, но и тех, кто был выпущен на работы в главном лесном управлении или в частных хозяйствах, заболел и нуждался во врачебном уходе. В августе 1922 года из губернии Турку и Порив в лагерь Туркинсаари были отправлены кронштадтцы Михаил Сальников и Владимир Юдин, у которых был диагностирован туберкулез. Заболевшего плевритом Михаила Логвиненко из той же губернии этапировали сначала в Выборгскую губернскую тюрьму, а затем в лазарет лагеря Тейкарсаари. Отправка в лагерный лазарет не гарантировала лечения. Кронштадтский беженец Илларион Лешко, проработавший два года в сельской полицейской конторе, описывал свои мытарства в прошении губернатору: „Заболел надо было уезжать лечиться. Я приехал в Выборг в полицейское правление. А комендант мне посоветовал поезжать на остров Туркинсаари. Я пробыл месяц. А комендант меня непускал в город. Я его несколько раз спрашивался. Лед замерз, и я без разрешения ушол в Выборг. Одно мое малосознательство“. Не дождавшись лечения в лагерном лазарете, кронштадтец в итоге оказался в тюрьме»[596].

Вопрос о судьбе кронштадтцев для маленькой Финляндии осложнялся из-за непрекращающегося давления советского правительства. 28 марта 1921 г. глава советской миссии в Финляндии Я. А. Берзин потребовал от финляндского правительства: «1) полного разоружения кронштадтских беженцев, 2) возвращения советским властям казенного имущества, захваченного беженцами, и 3) размещения беженцев вдалеке от советской границы. Финляндское правительство находит, что первое и третье требования уже исполнены; что же касается казенного имущества и оружия, то таковое будет удержано Финляндией как обеспечение расходов, вызываемых содержанием беженцев»[597]. Финское общественное мнение с тревогой реагировало на советскую миссию в Финляндии. Газеты обращали внимание на ее слишком большой состав – 40 человек, отмечая, что шведская и германская миссии всего по 15 человек, и подчеркивали, что основное занятие сотрудников советской миссии – это ведение большевистской пропаганды. Некоторые финские газеты писали, что «правительство Финляндии не считает целесообразным пользование трудом кронштадтских беженцев по осушению болот и при колонизационных работах»[598]. В статьях проводилась идея об опасности со стороны Советской России и поэтому «Финляндии приходится держать более мощную военную силу, чем это позволяют ее ресурсы. Тем самым Финляндия выполняет сторожевую службу на пользу всего международного человечества». Финляндия надеялась получить помощь от цивилизованного мира: «…самое их количество причиняет властям большие затруднения при их интернировании. ‹…› нужно теперь же подумать, что едва ли справедливо, ‹…› чтобы охрана и забота об этих беженцах пали бы исключительно на одну Финляндию, хотя бы и при поддержке с чьей-либо стороны»[599].

Из беженцев были сформированы два полка: пехотный и морской. Проводились строевые занятия. Но финские власти все настойчивее стремились использовать кронштадтцев на тяжелых работах. 21 апреля командир морского полка докладывал, что из 1224 общего числа имеющихся в полку – 554 человека специалисты, а остальные – чернорабочие и крестьяне. Полк был разбит на роты. 12 мая 1921 г. 1-я рота насчитывала 70 человек[600]. Отсутствие какой-либо надежды на изменение положения, ужесточение лагерного режима, тяжелое экономическое положение Финляндии, безработица, большевистская пропаганда, надежда на гуманное отношение советских властей вызывали у многих кронштадтцев желание вернуться в Советскую Россию. Один из них писал 16 мая 1921 г.: «Я думаю ехать домой, т. е. в Россию, потому, что более выхода никакого нет. В Финляндии жить плохо и работы никому не дают, даже интеллигенции – офицеры и генералы – и те с нами вместе сидят за проволочными заграждениями. Только одно и развлечение, что пройдешь от одного проволочного заграждения к другому. А финское правительство нас всех считает коммунистами, несмотря на то, что мы все как один восстали против коммунизма, даже много наших есть расстрелянных финскими солдатами, за то, что через проволочное заграждение убегали в деревню за хлебом и папиросами, вот