Шрифт:
Закладка:
– Нет! Пожалуйста, не говори так! Выслушай меня. Ты же моя лучшая подруга! Я люблю тебя, и я бы никогда с тобой так не поступила. Я могу объяснить этот поцелуй, – в попытке остановить меня Николина хватает меня за руку, но я оборачиваюсь и толкаю её в грудь.
Я хотела просто оттолкнуть её от себя, избавиться от её прикосновений, но Николина оступается и падает на землю.
– Ой! Я не… Я не хотела, – испуганно застываю на пару секунд, а затем двигаюсь вперёд в желании помочь ей подняться, но в последний момент одёргиваю себя.
Не собираюсь я ей больше ни в чём помогать. Ни деньгами, ни моральной поддержкой, ни физически. Не калека. И сама поднимется.
– Эми… пожалуйста, выслушай меня, – жалобно просит она, глядя на меня умоляющим взглядом.
– Нет, не надо, – обнимаю себя за плечи, начиная трястись ещё сильнее. – Уходи, Николь! Просто уходи! Прошу, убереги меня от своих жалких объяснений. Не делай мне ещё больнее, – израсходовав все силы, еле слышно скулю я, и быстро скрываюсь в доме.
Хлопаю дверью, прислоняюсь к ней спиной и сползаю на пол, срываясь на безутешные рыдания.
Я её так любила. Я их обоих безумно любила. А они предали меня. Они врали. Обманывали. Делали из меня круглую идиотку. И даже если в словах Ники и присутствует хоть капля правды, то это лишь усиливает мою боль с чувством омерзения и жалости к себе.
Марк изменял мне не только с ней? Так? Хотя какая разница? Изменял он только с Николиной или с несколькими девушками? Один? Два? Десять раз? Больше? Не имеет значения. Я никогда не прощу подобное!
Как Марк мог так со мной поступить? Как вообще человек мог встречаться со мной, так смотреть, так ревновать, говорить, что любит, и давать лживые обещания, а потом уходить и трахаться с другими? Им он тоже признавался в любви? Им он тоже сочинял песни? На них он тоже смотрел влюблёнными глазами? Так же страстно целовал и крепко обнимал? Шептал на ухо, пока проникал сзади?
– Боже! Я не могу… Не могу… – вместе с рыданиями из горла начинают вырываться какие-то неразборчивые вопли, и в следующий миг я чувствую, как чьи-то руки пытаются поднять с пола моё обмякшее тело.
– Эми… Милая моя… – сквозь гул в ушах до мозга долетает тревожный голос мамы, но смысл её следующих слов я не понимаю.
Она утешает меня? Опять причитает? Или говорит, что она меня предупреждала?
Не знаю. Ничего не могу расслышать. Да и не хочу. В голове гудит, шумит, леденящая боль замораживает все внутренности, а горячие слёзы обжигают щёки.
Я просто вцепляюсь в маму обеими руками и вжимаюсь лицом в её грудь, продолжая навзрыд плакать до тех пор, пока боль не становится такой невыносимой, что организм решает найти спасение в забытье.
Как я того и хотела.
Марк
Я не помню, как меня вытащили из камеры и вели в комнату допросов, в которой я уже бывал неоднократно. Последнее, что отпечаталось в памяти перед отключкой — это стойкий запах пота, сигарет и мочи, отборная порция мата, разъярённые лица мужчин, пинающих меня со всей дури по рёбрам, животу и спине, и адская боль, вибрирующая в каждой конечности.
Я никогда не задерживался в камере заключения дольше часа, но в этот раз всё пошло не по обычному сценарию. Мало того, что я остался ночевать в полицейском участке, так на следующий день ко мне в клетку запихнули троих грозных амбалов, которые слёту, без объяснений напали на меня. Один из них атаковал сзади, ударив по голове, а второй нанёс мощный удар коленом в пах, отчего я согнулся пополам, позволив беспрепятственно колошматить меня со всех сторон.
За что я получил столь радужное приветствие?
Честно говоря, я и сам не сразу врубился. Никогда прежде меня и пальцем никто не трогал. Во-первых, потому что я не давал поводов, а, во-вторых, все драки и потасовки всегда оперативно пресекались надзирателями. Но не в этот раз.
И всё благодаря Адаму Харту. Да-да, тому самому Харту, с которым я поцапался из-за пацанки на благотворительном приёме.
За что он засадил меня за решётку и передал через трёх бандюганов столь пламенный привет?
За непонятливость, разумеется.
Да только я и знать не знал, что этот серьёзный кадр до сих пор следит за Никс. Оказывается, он приставил к ней человека, который круглосуточно ходит за ней по пятам и докладывает Харту о каждом её действии.
Вот и о нашем поцелуе он доложил, за что я поплатился буквально через несколько минут. Но злюсь я вовсе не на Адама. У него явно крыша не на месте ещё больше, чем у меня, раз среди тысячи красоток, которые мечтают добровольно стать его любовницей по контракту, он так сильно запал на дикую драчунью. А на больных не злятся и не обижаются. Я готов разорвать на части только Никс. Ведь именно она так знатно меня подставила.
Когда она вдруг предложила мне потрахаться, а затем налетела с поцелуем посреди сотни студентов, я конкретно прифигел, но решил не отталкивать её, а подыграть идиотке, надеясь самостоятельно понять, что она задумала? Но увы, ничего я понять не успел. Человек Харта врезался в зад моей машины, мелкая сучка сбежала, пока я разбирался со шпионом, а потом в моём багажнике нашли большую порцию подброшенной наркоты, и меня скрутили.
Прекрасно сработано, Никс. Браво!
Я понимаю, почему она так поступила, но всё равно задушу эту суку, как только выберусь отсюда и встречу её. С удовольствием в наказание за такую подставу ещё и Остину наконец выдал бы её грязную тайну, из-за которой, собственно, Никс и бегала у меня на побегушках всю прошлую неделю, но, бля*ь, этого я сделать не могу.
Я никогда не врал ему. Никогда! Но в этот раз мне пришлось скрывать от лучшего друга, кем на самом деле является его любимая маленькая «сестричка» и с кем эта дура умудрилась связаться. Узнай Остин правду, нарвался бы на крупные проблемы с Хартом. А мне, как никому другому, известно, чем это чревато.
Сейчас я — один сплошной пульсирующий кусок боли. Правый глаз полностью заплыл, из носа и губ обильно вытекает кровь, всё тело ноет и ломит. Возможно, у меня сотрясение мозга, и кажется, вывихнут палец и сломано ребро.
Но в целом мне ещё нужно радоваться и благодарить какие-нибудь там всевышние силы за то, что вообще остался жив. Я думал, «привет» от Харта будет заключать в себе летальный исход, но нет… Вот он я — избитый до неузнаваемости, харкающий кровью и с трудом дышащий из-за лютого дискомфорта в области лёгких. Сижу за столом в серой комнате и пытаюсь опять не потерять сознание, гадая, когда же появится мой всемогущий билетик на свободу. И появится ли он вообще?
И вот так счастье! Стоит мне задаться этим любопытным вопросом, как дверь наконец открывается, и в комнату входит мой любимый адвокат.
– О-о-о! Привет, Алан. И где ты запропастился? Я тебя ждал ещё днём, – пытаюсь растянуть побитые губы в улыбке, но не получается. Больно, сука.
