Шрифт:
Закладка:
Традиционная для японской культуры озабоченность кожей была многократно усилена под влиянием расизма белого человека. Эта озабоченность особенно актуализировала в это время цветовой аспект кожной проблемы. Асакура Фумио еще не решался сказать, что основа основ европейского расизма — цвет кожи — может быть перекодирован. Он лишь ненавязчиво утверждал, что «отсутствие белого цвета кожи не мешает мягкому мускульному очарованию, с которым не могут сравниться европейцы». При «положительной» характеристике цвета кожи японцев Асакура пользуется нетривиальным определением «розовый». Он говорит о женских руках, которые якобы было принято изображать «насыщенным розовым цветом с помощью тонких пластичных линий». Однако другие мыслители стали открыто утверждать, что желтая кожа — красивее белой.
В 1931 году Танидзаки Дзюнъитиро публикует эссе «Любовь и чувственность», в котором он размышляет об особенностях любовных отношений «по-японски». В нем, в частности, он пишет и о телесном своеобразии японок и утверждает, что они не в состоянии конкурировать с европейками ни красотой фигуры, ни красотой лица, ни красотой походки. Если расцвет красоты западной женщины наступает после замужества в возрасте 31—32 года, то японки бывают хороши собой только в девичестве. Выйдя замуж, они мгновенно теряют свою привлекательность — как лица, так и тела. И даже актрисы и гейши, которые смотрятся настоящими красавицами на обложках модных журналов, в жизни выглядят ужасно. По этой причине японки, которые перешли рубеж в 30 лет, вынуждены отказываться от европейского платья, которое подчеркивает фигуру, и переодеваться в кимоно, поскольку оно камуфлирует недостатки фигуры. Лицо же японки непременно подлежит «маскировке» с помощью косметики.
За европейкой, утверждает Танидзаки, стоит древнегреческая цивилизация с ее культом обнаженного тела, что наглядно видно и на улицах современных западных городов, где высятся изваяния героинь античного мифа, что создает такую атмосферу, когда европейская женщина начинает стремиться к этому телесному идеалу. Для того чтобы достичь этого идеала японкам, нужно уметь жить этим же мифом, поклоняться тем же богиням, тысячи лет усваивать европейское искусство, что, естественно, не представляется возможным осуществить43.
И в другом своем эссе Танидзаки также оставил крайне неприглядное описание тела японки: «Эта плоская, как доска, грудь с тонкими, словно лист бумаги, отвислыми грудями; этот тонко перехваченный живот; эта прямая без всякого рельефа линия спины, поясницы и бедер; все туловище, утратившее гармонию с лицом, руками и ногами, худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки, — не является ли оно прототипом женского тела старого времени? Да и теперь еще можно встретить женщин с таким телом среди старых дам в блюдущих древние традиции семьях и среди гейш. При виде их я невольно вспоминаю стержень, на котором держится кукла. Их тело, и на самом деле, имеет назначение служить лишь стержнем, на который надеваются одежды». И такое «асимметричное, плоское туловище кажется безобразным рядом с телом европейской женщины»44.
Иными словами, соревноваться с европейками «на их поле» по выработанным западной культурой критериям — дело неблагодарное и пустое. Тем не менее выход все-таки существовал. Он заключался в том, чтобы обнаружить такие параметры, по которым японка превосходит западную женщину. И таким параметром оказывается, прежде всего, все та же кожа.
В более ранних произведениях Танидзаки Дзюнъитиро фиксирует восхищение японцев кожей европеек. Так, в повести «Любовь глупца» главный герой говорит о «русской женщине» по фамилии Шлемская: «Но больше всего отличала эти руки от рук Наоми [жена героя, которую он считал похожей на европейку. — А. М.] их необычайная белизна. Кожа была так прозрачна, что бледно-голубые жилки казались тонким узором на мраморе. До сих пор, лаская руки Наоми, я часто говорил ей: “У тебя красивые руки, белые, как у европейской женщины!” Но, увы, теперь я понял, что у Наоми руки совсем другие по сравнению с руками Шлемской, они были попросту смуглые...» И сам герой испытывает ужасные комплексы по отношению к этой обладательнице белой кожи. Когда ему приходилось танцевать с ней (Шлемская вела в Японии танцкласс), «как я страшно боялся, чтобы моя смуглая физиономия не коснулась ее груди! Мне достаточно было издали любоваться ее гладкой светлой кожей. Держа ее за руку, я все время думал, как бы не причинить ей неприятность прикосновением своих липких пальцев, как бы не обдать ее своим горячим дыханием»45.
Однако всего через несколько лет Танидзаки совершает резкий поворот. Вместе с ним такой поворот совершали и другие японцы. Теперь Танидзаки писал: «Красотой фигуры и телосложения восточная женщина уступает женщине европейской, но красотою кожи, ее мелкой текстурой она ее превосходит. И не только я, человек неопытный, считаю так — многие знатоки придерживаются такого же мнения, да и среди западных людей есть немало таких, кто думает точно так же. Я же хочу сделать еще шаг вперед и скажу: восточная женщина (по крайней мере, с точки зрения японца) превосходит европейку и на ощупь. Если посмотреть на европейку с известного расстояния, то ее тело покажется глянцевым и гармоничным, но вместе с сокращением дистанции вас ожидает жестокое разочарование — текстура кожи оказывается грубой, вы замечаете, что она покрыта густой растительностью. Руки-ноги европейки приятны на взгляд и кажутся полно-плотными, что так привлекает японца, но если попробовать их на ощупь, то окажется, что плоть эта весьма мягка и дрябла, пальцы не встречают отпора — ощущение завершенной подтянутости отсутствует. С точки зрения мужчины, на европейскую женщину лучше смотреть, чем заключать ее в объятия, с женщиной же восточной — все наоборот. На мой вкус, в части гладкости кожи и ее текстуры на первом месте стоят китаянки, но и кожа японок много нежнее, чем у европеек; хоть она и не бела, но в некоторых случаях ее легкая желтизна добавляет ей глубины, в ней заключено нечто ценное»46.
В европейской культуре тема тактильного восприятия разработана мало. В японской же культуре рассматриваемого времени ему начинает уделяться намного больше внимания. Разработкой этой «осязательной» темы занимался не только Танидзаки. В 1935 г. появляется сочинение знаменитого философа и культуролога Вацудзи Тэцуро (1889—1960) «Природные условия», где он обосновывает прямую зависимость поведения, характера и стиля жизни человека (народа) от тех природных условий и
